Хозяин усадьбы Кырбоя. Жизнь и любовь

И мать не поехала в город, сославшись на плохое здоровье. Ирма пошла в бюро регистрации брака без родственников и подруг, свидетели были только со стороны жениха. Тетя Анна и Лонни, когда ничего не вышло с венчанием, готовы были пойти, по крайней мере, на регистрацию, но их никто не позвал. И пришлось одной из них стирать белье, а другой заворачивать конфеты, в то время как Ирма и Рудольф бракосочетались.

Вечером того же дня Лонни сказала матери, когда зашел разговор, что она готова сосать вместо конфет свои старые галоши, если из такого брака что-то выйдет. Подумать только, как все должно было получиться и что они наговорили и наобещали своим знакомым, чуть ли не звенели ключами от церкви! Что, и теперь мать не верит, что Ирма как змея подколодная, о которой не знаешь, когда и как она может ужалить? Положилась на Рудольфа — это, мол, их личное дело, нечего вмешиваться другим. С каких это пор женитьба стала личным делом? Сожительство любовников — это да, личное дело, но отнюдь не брак. Если личное дело, зачем же тогда регистрироваться. Пошла ли Ирма регистрироваться до того, как она договорилась служить у одинокого, будто она на все согласна? Ну и теперь сошло бы без регистрации, если это личное дело, которым занимаются вдвоем. Нет, дружок, даже развод не личное дело, а тем более семейная жизнь. Семейная жизнь как конфета: когда ее делают — это публичное дело, а когда едят — личное. Разница только в том, что семейную жизнь не сосут и не глотают, а ее ведут или ею живут, пока не наступит смерть или развод, которые тоже дела публичные, потому как одно не обходится без венков и гроба, а другое без суда и адвокатов.

Друзьям и знакомым Рудольфа его брак доставил свои заботы. Не то чтобы они одобряли его не освященный в церкви брак, но и большой истории из этого не делали. Было бы, конечно, приличнее после такой жизни, какою жил Рудольф, идти в церковь очищаться и врачеваться, так что все бы увидели, как счищается старая грязь перед ликом бога и на глазах у людей и как возрождается из свежей крови и духа, если можно так сказать, новая жизнь. Но все же особенно они не удивлялись, что этого не произошло, потому что все знали: у Рудольфа дурашливая манера сразу же заговаривать о вере, как только другие заведут разговор о церкви. Единственно, что было сказано, это: Рудольф уже в тех годах, когда о вере начинают думать трезво и рассудительно; но на него годы будто и не влияют, так что он может, пожалуй, завещать, чтобы его похоронили без церкви, будто он невесть кто.

Главное, что не давало покою друзьям и знакомым Рудольфа, особенно женщинам, было то, что он сочетался браком с какой-то Ирмой Вайну. Что да кто она, откуда приехала? Родичей ее на регистрации не было никого — значит, не решились показать их. И что такое было в этой девушке, чтобы Рудольф выбрал именно ее? Необыкновенно красива или, как говорится, с шармом? Если бы кто-то в этом разобрался! Но не разобрался никто! Были ли у нее стройные ноги и фигура, особенная осанка или обличье? Разве что, пожалуй, обличье. Но и это само по себе, без парикмахерской, безо всякой косметики, так что она казалась немного как бы неухоженной. Да, именно это слово выбрала какая-то госпожа, у которой были две дочери, одна стройнее, чем другая, другая ухоженнее, чем первая. Но Рудольф не видел их, танцевал с ними и все же не видел. Девушки были в его руках как хворостинки. Да, странные нынче люди и дела!