Хозяин усадьбы Кырбоя. Жизнь и любовь

— Старик, вставай, собака воет возле амбара.

— Ну и пускай себе воет, пока не надоест, — сонным голосом пробурчал старик.

— Боюсь, не случилось ли чего с Виллу, пес воет у самых ворот, — сказала старуха.

— Что с ним может случиться, — спокойно отозвался муж, и у старухи отлегло от сердца.

Она накинула большой платок и вышла.

Но старик вовсе не был так уж спокоен, он тоже давно прислушивался к вою собаки, удивляясь, почему это она так воет в темноте. И как только старуха вышла, он слез с кровати и подошел к окну, чтобы проводить взглядом жену, направившуюся к амбару.

Заметив хозяйку, собака просунула нос в щель между створками ворот и, поджав хвост, стала принюхиваться. Старуха робко открыла ворота, постояла, всматриваясь в полумрак и вдруг, раскинув руки, повалилась на землю. Она упала бы прямо на собаку, если бы та вовремя не отскочила в сторону. Однако старуха тут же снова поднялась на ноги и словно в бреду, шатаясь, побрела к дому.

При виде всего этого старик тоже решил, что с Виллу стряслась беда. Он вышел в одной рубахе во двор, навстречу шедшей от амбара старухе, и спросил… он и сам не знал, для чего он ее спрашивает. Но старуха не ответила, ни слова не ответила, лишь беззвучно пошевелила губами.

Старик не стал дожидаться ответа жены, он прошел мимо нее, прошел прямо к открытым воротам амбара и заглянул внутрь: его сын Виллу лежал на спине на глиняном полу, раскинув руки, а рядом с ним, точно верный друг, лежало ружье. На полу виднелось какое-то темно-красное пятно. Отец с минуту постоял не двигаясь, потом повернулся к дому и сказал старухе:

— Первый раз в жизни поступил как мужчина.

Теперь из глаз матери хлынули слезы, и она вновь обрела способность говорить.

— Я сразу подумала — не зря собака воет, — всхлипывая, проговорила она.

Отец вошел в амбар, чтобы поближе все разглядеть. Стружки, обычно раскиданные по всему полу, были сегодня сметены в угол, под верстак, пол был чист, и на этом чистом полу лежал Виллу.

— Боялся, как бы от выстрела пожар не вспыхнул, потому и подмел здесь, — промолвил отец.

— Бедный ты мой! — горестно воскликнула мать.

— Из обоих стволов сразу, — сказал отец, осмотрев раздробленную голову сына и подняв с полу ружье.

— Как ему, бедному, больно было! — вздохнула мать.

— Нет, старуха, — успокоил ее муж. — Жить наш Виллу не умел, но умер он как настоящий мужчина.

С такими мыслями Юри и поехал за гробом для сына.

После полудня, когда хозяйка Кырбоя пришла в Катку, чтобы поглядеть на Виллу, мать спросила ее:

— Чем вы его вчера так обидели, что он…

— Я предложила ему стать хозяином Кырбоя, — ответила Анна.

— Так я и подумала — не иначе, как вы, — сказала мать. — Вы до тех пор не давали ему покоя, пока не добились своего.

— Я не хотела этого, мама! — воскликнула хозяйка Кырбоя. — Поверь, мама, кабы я знала, что так кончится, я не предложила бы ему стать хозяином Кырбоя.

И мать Виллу не единым словом не упрекнула больше хозяйку Кырбоя, как будто обращение «мама» навсегда примирило ее с Анной. Старуха только заплакала, хозяйка Кырбоя тоже не смогла сдержать слез, и теперь казалось, будто это и впрямь плачут мать и дочь.

— Мне так хотелось, чтобы он согласился, — как бы оправдываясь, проговорила хозяйка Кырбоя, — вот я и уговаривала его.

— Я боялась этого, боялась с тех пор, как он себе правый глаз выколол, — сказала мать. — Он не хотел, чтобы хозяином Кырбоя был калека.

На это хозяйка Кырбоя ничего не ответила, она лишь продолжала плакать вместе с матерью Виллу, как будто плакать — тяжкий труд и надо помочь плакать старому человеку.

— Может, еще свидимся, — сказала старуха, когда Анна собралась наконец уходить.

— Кто знает, — ответила та, — может быть, я еще загляну в эти края.

— Разве барышня уезжает из Кырбоя? — спросила старуха.

Только теперь хозяйка Кырбоя поняла, к какому она пришла решению, пока плакала здесь у матери Виллу: она навсегда покинет Кырбоя, покинет не медля — она даже пешком успеет еще на вечерний поезд, идущий в город. Что она будет делать в городе, пока неизвестно, над этим она не хочет сейчас задумываться, там видно будет.

Отцу она пошлет весточку, она может передать ему весточку хотя бы с матерью Виллу, сегодня же вечером, но не раньше, чем поезд отойдет от ближайшей станции. Так решает хозяйка Кырбоя, потом прощается с матерью Виллу, которой от всей души помогала плакать.

Когда Юри вернулся вечером с гробом для сына, старуха сперва не хотела рассказывать ему про хозяйку Кырбоя, однако умолчать об этом она все же не могла — иначе ей не удалось бы отлучиться в Кырбоя.

— Чего ты там не видала в такой поздний час? — спросил старик.

И старухе пришлось ему все объяснить.

— Барышня попросила, — ответила она.

— Она приходила сюда без меня? — спросил старик.

— Приходила взглянуть на Виллу, — проговорила старуха, вытирая глаза.

— Чего зря на него смотреть, — проворчал Юри, — теперь уж он хозяином Кырбоя не станет.

— В том то и дело, что не станет, — ответила старуха, — об этом она и горевала.

Старик ничего на это не сказал, лишь попыхтел трубкой и сплюнул, а старуха продолжала:

— Барышня уезжает из Кырбоя.