Хозяин видений

Эрик грустно улыбнулся, шагнул навстречу. И вот он снова рядом, так близко, и я не могу двинуться с места, оттолкнуть, прижаться. Я ничего не могу, кроме как стоять и смотреть на него. Мои карты на столе, теперь его очередь вскрываться.

— Наверное, ты была моим последним, самым трудным испытанием, Полина, — сказал он. — И, черт возьми, не знаю, смогу ли его пройти.

— Сможешь, — кивнула я. — Не заставляй меня думать, что наш путь был напрасным.

— Почему ты плачешь?

Плачу? Серьезно? А ведь так хотела держаться, быть сильной, но у самой черты не смогла. Прикоснулась рукой к влажным щекам — действительно плачу. Разрыдаться бы — дико, с надрывом. Но все потом. Когда он уйдет.

— Просто… привыкла к тебе. Мне будет не хватать тебя, Эрик, — совершенно серьезно ответила я. И соврала: — Но я не имею права держать тебя рядом, если не люблю.

— Влад Вермунд счастливчик. — Он снял амулет — тот, который до этого никогда не снимал. Серебряный, тяжелый, с рисунком из пересекающихся линий. И надел мне на шею. — Носи, он защитит. От многого. Сильная магия, его сам Арендрейт заряжал.

Затем резко привлек меня к себе и поцеловал. Нежности в поцелуе не было ни капли — только желание обладать, злость и разочарование.

Знаю, мне тоже больно. Надеюсь, там ты забудешь меня, и переход затрет воспоминания этого мира навсегда. А я… я буду помнить за двоих.

Заставила себя оттолкнуть его. Чисто механически, на большее воли не хватило бы.

— Ну все… иди. — Посмотрела в глаза и для пущей убедительности повторила: — Иди уже. Найди, что искал.

Эрик вздохнул, выпустил меня и, пока я не успела опомниться, шагнул в портал. Вот он был здесь, прикасался ко мне, целовал. И вот его нет. Совсем. Навсегда.

Ноги подкосились, и я рухнула на колени в колкую траву. Слезы катились по щекам, руки тряслись. А за спиной, совсем рядом дышал город. Наш город. Теперь только мой…

В груди было пусто, словно оттуда только что вынули душу, и теперь там билось лишь сердце, гулко, отдаваясь эхом в гнетущей тишине грудной клетки.

Не знаю, сколько я так просидела. Имело ли теперь значение время? Вечность без Эрика капала секундами, стекала горячим воском, обжигая, раня. Никогда так явно я не ощущала время и никогда так не ненавидела. Замереть бы в одной секунде до…

А потом громыхнуло. Раскатисто, громко. Гроза бунтовала, рвала макушки деревьев, позади которых притаился город. Крупные капли автоматной очередью барабанили по металлической крыше ангара, по притихшей траве и моей спине.

Грудь выворачивало рыданиями, до которых никому не было дела. Были только я и дождь, и он наполнял меня, впитывался в душу, из которой через рваные раны вытекало сожаление. Мир замер, склонился скорбно и молчал.

А дождь обнимал, убаюкивал, пел колыбельную. Как мама — в детстве. Он вернулся, когда я уже и не ждала. Мой защитник. Эрик ушел, а он вернулся.

Жила оживилась, впитывая энергию. Запахло карамелью. На этот раз это я, кен Эрика во мне. Достаточно, чтобы помнить долго.

В кармане завибрировал телефон. Глеб. Знаю, нужно сбросить. Доиграть роль до конца.

Я обтерла экран о влажную штанину, заметила грязь. Ну вот, штаны испачкала. Эрик смеялся, что я постоянно в джинсах. Говорил: пацанка. А потом вспоминал красное платье — то самое, с глубоким вырезом. И добавлял, что мне идет красный…

Я все сделала правильно. Эрик там, где должен быть. И добьется многого.

Почему же тогда так гадко на душе? И поцелуй горчит на губах, разбавленный каплями дождя. И грязь вокруг, и холодно. Одиноко. Только жила горит, плавится в остатках карамельного кена, заставляя закипать кровь.

Глава 24. Попытка номер два

Утро. Солнце ползет по подушке, подбирается к волосам, путаясь в складках наволочки. А я смотрю, и вставать лень. Просто лежу. Глеб должен прийти, но чуть позже, а значит, можно поваляться.

Он все чаще хмурится в последнее время. И ворчит. Но не зло. Волнуется за меня. Глупый, я в порядке. Думала, будет хуже. Больно там, слезы по ночам, сомнения, желание все переделать, переиначить. Как раньше, когда я сто раз меняла прошлое в мыслях.

Но ничего этого не было. Только тоска иногда накатывала, особенно в дождливые дни. Благо, этим летом они случались редко.

На следующий день после ухода Эрика было плохо. Той ночью я поехала к себе, на Достоевского. В его квартире не смогла бы находиться. А утром пришла Тамара. Ругалась, называла меня предательницей и, кажется, норовила ударить. Но тогда со мной был Мирослав — остановил. И воительница ушла.

Потом навещала Вика, наверное, чтобы я выговорилась. А что говорить? Ведь все хорошо. Поэтому рассказывала она, а я слушала. Не очень внимательно, к слову. Мысли рассеивались в воздухе, и чтобы собрать их, требовались усилия. Кажется, Вика говорила что-то об Андрее. О том, какой он нежный и какие вкусные блинчики готовит. Услышав про блинчики, я кивнула и подтвердила доводы подруги — готовил Андрей действительно бесподобно.

Мирослав заходил. Часто, почти каждый день. И я была ему рада. А еще Ира обещала приехать на днях.