Хозяин зеркал

В три года Головастик научился стоять на стреме, в пять карабкался вверх по сточным и вниз по каминным трубам и необычайно ловко открывал форточки, в шесть таскал кошельки у ловящих ворон лохов. Так делают все, так уж оно повелось, таков узор жилок на ладонях Воровки-Судьбы. Одни ходят в шестерках, другие сколачивают банды, а всех под конец ждет топкая грязь.

В шесть лет Головастик, уже нареченный мирским именем Оскар, мало отличался от остальных пацанов Гнилых Канальцев. Выгоревшие светлые волосы, облупившийся курносый нос, подбородок чуть твердоват для такого малыша – ну да жизнь не спросит, шесть тебе или шестьдесят. Серые упрямые глаза Оскара с удовольствием щурились на солнце и на зеленых скользких лягушек, которых он с пацанами ловил по весне в глубоком – чуть ли не по пояс – иле, а затем пек на углях. Лягушата никогда не стеснялись закусывать своими тезками. Серые упрямые глаза Оскара щурились внимательно и остро, когда приходилось перебегать улицы и переулки рядом со Ржавым рынком – обителью враждебных Крыс.

С Крыс, рыжеволосой девки и вязальной спицы и началась третья жизнь Оскара, но случилось это нескоро, только через семь лет. А пока шестилетний Оскар гордо принес Водяному пятьдесят серебряных долларов – пусть ему в рожу плюнут, если хоть одна монетка добыта честным путем – и из Головастика стал самым настоящим Лягушонком.

– Я тебе говорю – Крысы его давно пометили. Надо брать сейчас, пока Пет не расчухался.

Лягушонок Оскар почесал за ухом и дрыгнул ногами. Они с Водомеркой сидели на мостках. Рядом валялись забытые удочки, а с воды тянуло гнилью и тиной.

Некоторые считают, что рыба в Гнилых Канальцах давно перевелась. Некоторые не так уж далеки от истины, однако в Саргасовой луже все еще попадались окуньки и слепые красноперки. Матушка Синявка запрещала маленькому Оскару рыбачить на Саргасовой. Тетка была свято уверена, что окуньки – не просто окуньки, а души невинно загубленных младенцев. Оскар сначала тоже верил, но голод не тетка. Младенец он там или просто рыба, а зажаренный на палочке окунек лучше, чем вообще ничего.

– Аптекарь? – задумчиво протянул Оскар. – И чё мы там возьмем? Склянки с микстурой, шоб продристаться?

– Дурак! Если Пет на него глаз положил, значит, будет хабар. Может, он там золото из дерьма гонит. Говорю же – непростой старикан.

Оскар почесал в затылке и уставился на ряд лачуг, окружавших Саргасову лужу. Кривые, косые, навалившиеся друг на друга, как пьяницы после гулянки, упирающиеся в дно гнилыми костылями столбов-подпорок, а порой и просто едва выступающие из воды кучи досок вроде бобровых хаток. Не то чтобы Оскар видел когда-то бобровые хатки.

– Есть маза, – продолжал убеждать Водомерка, длинный, голенастый юнец года на два старше Оскара. – Прикинься больным, малахольным каким. «Дедушка, дедушка, мне бы хлебца корочку. Оголодал совсем, оборвался. А работы никакой нет? А я по хозяйству спорый, я все могу».

Голос Водомерки звучал одновременно фальшиво и жалобно. Оскар хмыкнул:

– А чего ты сам не пойдешь?

Водомерка осклабился:

– Да ты на рожу мою посмотри. Кто меня возьмет? А у тебя ничего, фасад правильный.

Оскар почесал в затылке. Еще раз почесал. Поплавок на его удочке дернулся и ушел под воду.

– Тащи! – истово завопил Водомерка. – Здоровый, сука, окунь!

Оскар подсек и вытащил окуня.

У старика на хозяйстве и так уже значились оборванный студентик и девка – это Водомерка определил, пока пас аптекарскую хату. Девчонка-то все и решила. Когда Лягушонок, зеленее травы (утром нарочно съел рвотного камня), подполз к порогу аптеки, дверь открыла пацаночка года на три постарше Оскара. Рыжая, как грех, с кошачьими глазами и очень спелой фигуркой.

– Тебе чего, мальчик?

«Я бы сказал, чего мне», – подумал Лягушонок, который к своим тринадцати имел уже постоянную маруху, верткую и скорую на смех Наперстянку.

– Хлебца бы мне, – пропищал Оскар, насилуя ломающийся басок.

– Ой, ты голодный? Я сейчас.

Рыжая махнула подолом платья, как лиска хвостом, и умчалась в глубь дома. Пока она ходила, Оскар деловито перебрался через порог и начал приглядываться. Аптека как аптека. Прилавок, на нем машинка для содовой, по стенам полки с колбами и бутылками. Чего тут Пет углядел? Замок на двери простой совсем. Любой скокарь возьмет, изнутри помогать не требуется.

Из глубины дома послышались шаркающие шаги. Кажись, сам старикашка ползет. Оскар напрягся и скорчил рожу пожалобней. На всякий случай покосился на дверь – если тика́ть придется, чтобы путь был свободный. Когда снова обернулся, из-за раздвинувшейся ширмы выступил высокий, сутуловатый старик в изрядно пыльном балахоне. Старик опирался о плечо давешней девчонки. Поправив на носу очки, старикашка сказал надтреснутым голосом:

– Ну-ка, ну-ка. Кто тут у нас? Очередные голодающие?

– Ой, голодаю, дяденька, – просипел Оскар.

Старикан оглядел его и так, и эдак, прищелкнул языком и спокойно заявил:

– Что-то к нам голодные зачастили. Вчера один приходил. Постарше тебя. Рыжий, вон, вроде нашей Герды. – Тут апекарь любовно потрепал девчонку по огненным патлам.