Пробуждение было одним из самых сюрреалистичных – хотя потом с кем я только не пил и где только не просыпался… но такого видеть больше не доводилось. Я с трудом стою на ногах, меня тошнит и мутит, в голове словно раскаленный булыжник – а прихожая передо мной украшена ровно расположенными кучами красного дерьма. Сей поразивший нас цвет объяснялся очень просто – Филя, заботясь о здоровье своего похожего на добермана ротвейлера, старательно кормил его морковкой…
Помню, что Борю перевели охранять столовую – и, конечно, именно туда я стал ездить пить в свободное время. Столовая, построенная в последние годы советской власти, отличалась высоченными, выложенными ракушечником потолками, стеклянными стенами и огромным холлом с широкими лестницами. Правда, при всем этом великолепии сторожу была отведена вытянутая – опять же под лестницей – каморка возле вешалок, днем там пили чай гардеробщицы.
Столовая была хороша тем, что снабжала нас закуской – залы, в которых кормили учащихся и профессуру, от нашей лестницы были отделены стеклянными дверями, которые повара перед уходом закрывали изнутри не щеколды. Сами же они пользовались служебным входом – таким образом, по идее, мы не должны были иметь доступ к кухне. И не должны были встречаться с поварами…
С поварами мы не встречались – но как только пьянка, Пьянков отжимал то ли ножом, то ли ключом щеколду на двери и мы проникали в святая святых – на кухню, к холодильникам. Обычно добыча была не богатой – то наковыряем мороженого из огромных кастрюль, то нацедим для запивки компота из сухофруктов…
Пока Боря возился, закрывая двери, я смотрел в заметенный снегом двор столовой – по нему из конца в конец серыми тенями носились быстрые крысы. Потом мы с добычей садились в лифт – хоть один пролет можно было и пройти – и месса Хозяину начиналась.
В тот день наш улов был невероятно велик – по куску тушеного мяса с подливой, холодец, макароны, салат из свежей капусты и помидор, мороженое…
Я, бережно вцепившись в слегка прогнувшийся поднос, вышел из кухни в зал, чтобы уже привычно направиться к лифту, Боря задержался, заметая следы нашего воровства…
Он был самым настоящим. С пистолетом в кобуре. С наручниками и дубинкой. В серой форме и высоких ботинках. С таким же, как и у меня, подносом, до краев заставленным едой, в руках – передо мной стоял и таращился натуральный мент…
Он тоже опешил, увидев кудрявого юношу в очках там, где никого не должно было бы быть по определению. Я поздоровался и мент от невероятности ситуации вежливо мне ответил. Потом мы заорали в две глотки – я звал Борю, он, как оказалось, свою любовницу, повариху.
Они примчались, сотрясая пол – и остолбенели, и тоже очень вежливо пожелали друг другу доброго вечера.
– А что вы тут делаете?
– А мы поужинать решили… а вы?
– А мы тоже…
– Ну приятного аппетита…
– И вам того же…
– А как вы выходите? Через черный ход?
– Нет, мы по главной лестнице. Закройте за нами дверь, если вас не затруднит…
– Конечно закроем, отчего же нет…
Закончив обмен любезностями мы, наворовав еды, пошли в каморку под лестницу пить. Повариха с любовником-ментом, наворовав еды, отправились, закрыв за нами щеколды, устраивать себе праздник жизни.
Потом, насколько я помню, внутренние двери в столовую стали запирать на ключ.
В другой раз из этой же столовой пьяное беспокойство – которое хорошо знакомо алкоголикам, когда хочется продолжить, а нечем – неожиданно занесло нас на день рожденья Кати…той самой стокилограммовой девицы из лаборатории. Она продолжала там работать, я же уволился, взвыв от ежедневной темноты и бесконечных пленок, и трещащих на барабане огромного глянцевателя снимков.
В какой щенячий восторг мы пришли, услышав, что позвонили очень удачно, что нас приглашают на день рожденья и не надо не подарков – мы сами как подарки, ни закуски с выпивкой – все есть. Действительно – стол ломился от еды; выпивки было под стать закуске. Меня, представленного как писателя, тут же взяла в оборот какая-то пьяная девица. Она нудно допытывалась, в каком стиле я пишу, и остроумный ответ – мол, пишу то оперу, то про заек – ее не удовлетворил. Кончилось тем, что я, закрыв ее спиной от общего стола, стал нагло хватать интеллектуалку за мягкие ягодицы и она, слабо посопротивлявшись, интерес к моему творчеству потеряла…