Хозяин жизни (СИ)

Я смотрю на Артура, потом на Дусманиса, и думаю о том, что, когда мы совсем еще малыши, нам кажется, будто родители всегда поступают правильно. Что отец точно знает, что хорошо, а что плохо. Но, когда мы вырастаем, у нас появляется собственная шкала ценностей. Мы начинаем понимать, что родители — просто люди, и они тоже могут ошибаться в своем выборе. По какой-то причине этот шикарный мужик в дорогом костюме, который, я точно это знаю, всегда был хорошим отцом, сегодня выбрал оступиться, совершив заведомо неправильный выбор. И я не имею права думать об этом. Не имею права загадывать и мечтать. Потому что одно дело изменить мужу и совсем другое, изменить мужу с его отцом. Теперь это наш общий грех.

Артур все еще трется рядом, а я не могу придумать достойный ответ на его вопрос. Мне везет, что он пьян, и не совсем понимает, что происходит.

— Машка, ну где ты была? — пошатываясь, подплывает ко мне Катька, она тоже пьяна, — мы тебе звонили, звонили.

— Вы что тут алкосоревнования устроили? — проталкиваю я горькую слюну в горло, когда замечаю, что Азалия просовывает руку под локоть Дусманиса и прижимается к его плечу.

К уколам совести добавляется змея ревности, что ползет по моему телу и ловко закручивается вокруг шеи. Хочется заорать: «Не смей к нему прикасаться, отойди! Он мой! Это меня он только что целовал, нежно массируя пальцы ног! Меня, а не тебя обнимал, жадно целуя в губы. Он мой!».

Но это не так. И Дусманис не мой. И она имеет на него все права. Он принадлежит Азалии и возможно не захочет ничего менять. Где грань между закрытым гештальтом и симпатией, жарким влечением? Сейчас он что-то внимательно изучает в своем телефоне. А я смотрю на него и впитываю образ высокого, сильного мужика, как губка.

— Мы пили кровавую Мэри. Оказывается, Артур совсем не умеет пить. Он рассказывал, — икает Катька, — что вино изобрели арабы в V веке.

— В VII, — поправляет ее мой муж, — и не вино, а чистый спирт, — некрасиво ржот Артур, разбрасываясь слюной. — Катя не может запомнить элементарное. Маш, как она универ вообще завершила, нет, закончила?

Смотрит на Катю, пихая ее в плечо, затем поворачивается ко мне:

— Маш, ну я волновался, — делает шаг и захватывает меня двумя руками, вдавливая в свою влажную рубашку.

Я чувствую запах пота и алкоголя.

— Ну что нашлась ваша жена? — приближается к нам охранник.

— Да-а, вот она моя красавица, — мусолит мою щеку муж.

— Хорошо, — теряет к нам интерес служащий клуба и удаляется, расталкивая отдыхающих.

— Маш, меня чет мутит и лечь хочется, — повисает на мне муж.

— Пить меньше надо, — неестественно громко говорит Катька и пошатывается.

А я замечаю, что под глазами у нее размазалась косметика.

Скольжу взглядом по залу и, как бы случайно, смотрю на Дусманиса, который спокойно разговаривает с Азалией. Его выдержке можно позавидовать. Он снова пьет виски и даже улыбается.

И меня саму начинает мутить. Откуда-то появляется злость на него, наверное, все еще душит змея ревности. Но меня очень раздражает, что он так непринуждённо болтает с ней. Глупая, глупая Маша, неужели рассчитывала, что он прямо сейчас ее бросит? У всех на глазах? На ее дебютном выступлении? Зубы сводит от того, что нужно тащить Артура к выходу, что мой муж так набрался, что едва переступает ногами. Что мне хочется разорвать Азалию, что фантазия подкидывает картинки того, что и ее он сегодня тоже трахнет.

Я должна быть спокойнее и разумнее, но у меня не получается.

— Маш, все нормально, вы справитесь? — хрипит надо мной знакомый голос, явно переживая за сына и за то, как я доставлю его домой.

И как только он так быстро оказался рядом.

— Да, — едва проталкиваю я в ответ, кусая щеку изнутри от негодования и невесть откуда появившейся ненависти.

Но Дусманис мне не верит и решает иначе. Конечно же, он ведь «хозяин жизни». Он щелкает пальцами и рядом появляется какой-то Олег. Который отбирает у меня Артура и загружает нас обоих в блестящее черное ауди.

Сам Дусманис остается в клубе.

Глава 31 

— Как же я тебя люблю, Маааашка, — покачиваясь в такт движущейся машины, трет глаза Артур.

Ему плохо, мутит, в желудке бурлит, даже мне слышно, и он кладет голову на мое плечо. И в этой темной, плавно ползущей по ночному городу машине, голова его ощущается невыносимо тяжелой, хочется ее скинуть, но я терплю.

— Я тебя, когда в первый раз увидел, подумал, что ты рыжее солнышко, Маш, — сонно клюёт муж носом. — Ты не обижайся, если что не так. Я все равно тебя люблю и точка.

А я пальцы своих рук переплетаю и кулачками подбородок поддерживаю, будто молиться планирую. Дышу, потупив взгляд, с ума схожу, словно человека убила или младенца на морозе оставила. Сколько нас таких? Изменщиц? Стыдно ужасно, аж в горле першит, но поменять ничего уже нельзя. Да я и не хочу. Мне от его слов приятно должно быть и радостно, а мне еще хуже становится.