— Выходит, что это, Маш, технически невозможно, — подает мне он здоровенный меч, — держи аккуратно, он инкрустирован дорогими камнями. Моя гордость.
Я, конечно, не слушаюсь и начинаю размахивать им, будто мечом самурая.
— Аккуратно — это значит подержать и отдать хозяину, — шипит Миша.
— Зануда!
— И это говорит училка младших классов.
— Эй, ты что-то имеешь против учителей? – разворачиваюсь, ткнув кончиком меча в ямочку на горле.
Сейчас он в моей власти, одно движение и человека больше нет. Интересное ощущение. Меня все еще коробят его слова.
— Ну почему же? — возвращаюсь я к разговору о любви. — Ведь есть же...
— Есть очень сильное влечение между мужчиной и женщиной, химия, искра, называй, как тебе нравится, — перехватывает он рукоятку и ставит свое «золотце» на место.
Выходит, Дусманис трахнул жену своего сына из-за сильного сексуального влечения? Интересная логика. При этом он уверен, что Артур любит меня.
— В моем понимании любовь — это отдавать, а не брать в удовольствие, — продолжает Миша, закрывая стеклянные дверцы. — Целовать песок, по которому она ходила, страдать, если она отказалась от обычной встречи. Маяться, если не поднимает трубку, расклеиться и ныть в подушку, если объект твоей любви с другим трахается. Я настолько острых эмоций никогда не испытывал, Маш.
Вроде бы все логично. И частично я с ним согласна. И его честность подкупает. Но настроение все равно портится. В чем-то он прав, и мы слишком мало друг друга знаем. Но у меня от одного его вида сердце заходится. А у него? Он хотел Азалию, получил, ему стало неинтересно. Теперь он хочет меня. Получил. Надолго ли?
Утыкаюсь взглядом в щит из дерева, покрытый глубокими трещинами. Не буду думать о плохом, вон какая раритетная штуковина. Любоваться надо и радоваться. Глядя на всю эту блестящую коллекцию, становится понятно, в кого именно пошел Артур в своем увлечении историей. Этот страшненький деревянный таз, наверняка стоит целое состояние.
— Ты все это приобрел на аукционе?
— Да.
— Никогда ничего такого не видела. Сцены в кино и все. Вживую, настоящий аукцион с богачами?! Ни разу. «Лот номер восемнадцать». «Сто миллионов евро». «Продано». И стук молотка.
Дусманис смеется. Люблю этот его искренний, открытый смех. Раньше я не замечала за ним подобного. А в эти выходные часто. Мне хочется верить, что дело во мне.
— В следующий раз возьму тебя с собой, — подходит он сзади и, обнимая, кладет руки на живот, а подбородок на плечо.
По телу разливается сладкое тепло. От кончиков волос до пальчиков на ногах все нутро привычно вопит от радости. Но его слова… Они будто парализовали меня. Умоляю себя успокоиться и ничего не испортить. В каком-то смысле он прав. Мы пока только занимались сексом, говорить о чувствах слишком рано. Сердце волнуется, совсем непонятно, что ждёт нас впереди. Но как же хочется верить, что я для него особенная. Уговариваю саму себя, плавясь под его нажимом.
Дусманис целует мою шею, играет языком с мочкой уха, разворачивает к себе. Мы приступаем к страстным поцелуям. Они будоражат, сильно возбуждая.
Я отлипаю от его губ и провожу языком по шее. Вдыхаю носом аромат кожи. Очень мужской, завораживающий. Так пахнет только он.
— Люблю твой запах.
Стягиваю с него майку, наклоняюсь, целую грудь, каменный живот.
Шепчу, лаская губами смуглую кожу:
— Ты знаешь, что фактически запах — один из тех пусковых моментов, вполоборота запускающих женское либидо на полную мощь.
Целую пупок, медленно опускаясь на колени, ускоряя его дыхание.
— Любая женщина оценивает внешность мужчины, его финансовую состоятельность, чувство юмора, культуру поведения и другие приятные ништяки, — смотрю ему в глаза, глядя на него снизу.
Миша не двигается, дышит носом, громко, а я берусь за резинку штанов и медленно тяну вниз. Очень хочу сделать это для него.
— Но, когда в дело вступают феромоны, — облизываюсь, — никакой «Армани» и «Бандерас» уже не смогут обмануть наше женское либидо. Ни капельки.
— Ты очень умная, Маш, много чего знаешь, да? — выдыхает.
Из его боксеров, мне навстречу, выскальзывает большой эрегированный член, и я улыбаюсь, любуясь мощью своего мужчины.
Веду языком по внутренней стороне бедра.
— Да, я такая, — наклоняю голову, делая первое движение кончиком языка по толстому обвитому венами стволу.
Миша замерает, держится двумя руками за полку перед собой, глаза не закрывает, смотрит на меня.
— Нравится смотреть?
— Ты даже не представляешь насколько.