Хозяин Зимы (СИ)

Севара ощутила, как горят, пунцовея, её щёки, и смолкла, не в силах выдавить ещё хоть словечко. Едва дыша, она всматривалась в небеса его глаз, которые будто боялись задержаться на чём-то в её облике. Обычно внимательный изучающий взгляд стал рассеянным, затуманенным. Он блуждал по её лицу, по тонким прядкам, летящим на ветру, по шее и ключицам.

Не ведая, что творит, Севара подняла руку, провела мягкими подушечками пальцев по точкам веснушек на щеке Неждана, очертила его распахнутые губы, спустилась к немного колючему подбородку. В звук шелеста ветвей вплеталось частое дыхание и томное молчание.

Севара неосознанно приоткрыла рот и подняла взгляд к драгоценным топазам, которые наконец остановились на её глазах. На миг Неждан застыл, а затем, будто что-то увидев в глубине чужих зрачков, вдруг наклонился. Кончик его носа прошёлся по шее Севары, сухие губы задели тонкую кожу, по которой рассыпались мурашки. Раздался тихий стон, он звенел в безмолвии поляны, и невозможно было утверждать, кто именно проронил звук.

Севара зарылась пальцами в мягкие и спутанные ветром волосы Неждана. Он же прижался лбом к её лбу. Какое-то время оба боролись с дрожью, неровными вдохами и приятной щекоткой в животе. Севара проиграла бой. Она первой потянулась навстречу, приподнялась на цыпочки и коснулась манящих губ своими, разрушая последний рубеж обороны.

Испугавшись своего порыва, Севара попыталась быстрее отпрянуть. Но сильные руки не дали ей отступить, притянули ближе, немного приподнимая.

Неждан впился в её ещё сладкие от яблока губы, смешивая их вкусы в один медово-мятный. Его язык проник в её рот опаляя прохладой. Севара тонула в чувствах и ощущениях. По телу разливалось блаженство, мышцы напрягались в ожидании, трепет и наслаждение закрыли от неё смущение и страхи. Хотелось, чтобы руки Неждна прошлись по талии, ниже, чтобы он сжал её бёдра, чтобы поцеловал шею, ключицы, но…

Он прервал поцелуй, едва ли не отталкивая её от себя, побледнел, тяжело дыша, а затем рукой прикрыл лицо и отвернулся.

На Севару обрушился стыд. Что она натворила? Что наделала? И ради чего? Чтобы её так отвергли? Она судорожно вбирала в лёгкие воздух, пытаясь справиться с нахлынувшей паникой от позора и… обиды. О да, она была обижена. А самое главное — чем и кем. Слёзы застыли в глазах, но она выпрямила спину, сжала кулаки. Не время. Только не пред ним.

— Прости я… — Неждан поднял взгляд, но осёкся. Мотнул головой и вернул себе непринуждённое веселье: — Ладно, я отнесу то, что собрали.

Он подхватил корзины и напевая что-то под нос двинулся к поместью, будто ничего и не случилось. Севара растерянно замерла. Она ожидала путанных объяснений, неловкости, а он… просто ушёл.

Опёршись о ствол яблони, Севара глотала свою обиду, стирала солёные капли со щёк. Она полюбила тот мимолётный момент, но и возненавидела.

В поместье она вернулась опустошённая и злая. Раздражённо хлопнув дверью в кабинет, она заперлась в нём до поздней ночи.

Глава 14. День гроз

День за днём поместье жило. Чудилось, будто ничего не поменялось, но Оленю преследовало странное чувство тревоги, объяснить которое она не могла. Оно то мерещилось чужим, то собственным. Бродило вокруг, но не подходило. Откуда оно взялось, долгое время не было ясно.

С Яблоневого праздника Оленя считала, что виной тому изменения в Севаре. Именно тогда хозяйка возвратилась с алеющими веками и раздражённой, поселив в доме странное волнение. Все старались ходить тише, говорить шёпотом и осторожно оглядываться на всякий случай.

Севара же всё чаще запиралась в кабинете, истязая себя кучей документов. Когда бумаги заканчивались, она возвращалась к началу, перепроверяя, и так по кругу. Даже перестала спускаться на совместные ужины, хотя остальные ждали до последнего и продолжали накрывать в столовой. Иной раз вовсе приходилось уговаривать на приём пищи, ибо хозяйка забывала о таком простом действии.

Забава выдумывала всё новые блюда, чтобы несчастная наконец хорошенько поела, но ничего не помогало. Дед Ежа только неодобрительно качал головой, тяжко вздыхая, однако сказать слово поперёк не смел.

Оленя беспокоилась за Севару, как беспокоилась и за друга. Нежд тоже поменялся: стал реже улыбаться, а когда усмехался, то будто бы натужно, заставляя рот изображать тень былого. Непривычно тихий и послушный, превращённый в жалкий абрис настоящего себя, Нежд походил на призрака. А стоило ему пересечься с Севарой, как та кривилась, иногда даже ругала его труд, отправляя помогать деду Еже. Но Нежд не отвечал в привычной манере, а молча, смиренно опустив голову, уходил.

— Ты что-то натворил? — спросила Оленя его как-то. — Сходил бы, извинился. Севара добрая, простит.

Он лишь горько рассмеялся, а потом повернулся, являя побледневшее лицо:

— Не говори ерунды, Оленька. Всё в норме.

— Веселье у тебя напускное, — не отставала она, — врёшь ты. Чую же.

Нежд хмыкнул, стирая ухмылку, и замолк.

Толку от беседы не вышло. Но понятно было — чем-то он провинился перед Севарой. Но не спрашивать же хозяйку о таком? Её бы порадовать только как-то…