Хозяин Зоны

Глава 12 Каменец-Подольская область, г. Изяслав. Апрель 1938 г.

Подвода, погромыхивая железными ободьями колес, катилась по булыжной мостовой. Чем-то эта повозка напоминала похоронные дроги, которые ехали прямиком на кладбище. На месте возницы сидел Венька. На ладонь левой руки он намотал вожжи, а в правой держал большой черный пистолет ТТ.

— Кулишовка… Кулишовка… Слышь, где там твоя Кулишовка? Название какое-то дурацкое…

— Обыкновенное название, — безразлично ответил Тысевич.

Он вдруг понял, что последние недели постоянно боялся.

Страх грыз его каждую минуту, да что там минуту, каждое мгновение. Он вздрагивал от резкого удара дверью, когда она захлопывалась из-за сквозняка, просыпался ночью в холодном поту от лая собаки, когда мимо дома проходил поздний прохожий. На работе он внимательно просматривал каждый документ, который ему приходилось подписывать, причем вчитывался не в цифры, как было положено главному счетоводу, а в текст, чтобы не пропустить чего-нибудь этакого. Этот страх пришел к нему в тот момент, когда он узнал, что арестован директор Шепетовского лесхоззага. Когда же арестовали Грехмана, у него возникло ощущение, будто у виска просвистела пуля. Появилось такое чувство, что кто-то словно бы пристреливается, чтобы в нужный момент послать пулю прямо ему в сердце. И вот, когда выстрел грянул, он наконец понял, что смертельно устал.

Сейчас, трясясь на подводе рядом с этим молоденьким сержантом, Тысевич неожиданно для себя почувствовал облегчение: мучивший его страх кончился, бояться больше нечего — все, что могло случиться страшного, уже случилось. Осталось только чувство стыда. Ему было стыдно перед соседями, что его привезут вот так, на телеге, под дулом пистолета, словно каторжника, убийцу или вора. Было стыдно перед женой и детьми, которые увидят его с наручниками на руках. А подвода продолжала громыхать по мостовой, и казалось, все горожане оборачиваются на этот грохот и смотрят на преступника Николая Тысевича.

Наконец подъехали к дому. Сержант спрыгнул с воза, накинул вожжи на штакетину и прикрикнул на арестованного:

— Слазь давай, это же твоя изба?

Тысевич, не имея возможности опереться руками, скованными наручниками, неловко сполз с подводы. В это время из соседнего двора вышел сосед, Володя Данилюк.

— Эй! — крикнул ему сержант.

Данилюк, увидев, кто его зовет, присел от неожиданности. Сержант засмеялся:

— Не боись, иди сюда, будешь представителем общественности. Ты что, глухой? Иди ко мне, говорю!

Данилюк враз побледнел: а кто ж тут не испугается? Не пойдешь — энкавэдист может обвинить как пособника, пойдешь — арестованный сосед обидится и на допросе твою фамилию брякнет. И пропал тогда ни за цапову душу! Ох, дернул его черт выглянуть, посмотреть, что за телега остановилась возле дома Тысевичей!

— Иди сюда! — не скрывая своего раздражения, крикнул сержант.

Видя, что деваться некуда, Данилюк медленно побрел к телеге. Венька вытащил из соломы папку, подошел к калитке и ударил в нее ногой. Из будки, насколько позволял цепок, рванулась Бобка, безродная дворняжка, в свое время подобранная где-то Тысевичем. На Бобкин лай из дому вышла Наталья. Увидев сержанта, женщина схватилась за сердце и медленно поползла по стенке.

— Ничего, Наташа, ничего… — бормотал Тысевич, — все обойдется.

— Ой!!! — вскрикнула вдруг Наталья и заголосила, как по покойнику, со слезами и надрывом в голосе: — Коленька!.. Коленька!.. Что же это… За что…

— А ну, гражданка, пройдите в избу! — Венька совсем не хотел, чтобы на шум сбежались соседи. — Да прекратите этот концерт! — Он грубовато схватил Наталью за локоть, поднял на ноги и втолкнул в открытую дверь. — Заходи! — Сержант махнул рукой с пистолетом Тысевичу и повернулся к соседу: — Вы тоже!

— Я это… — вдруг залопотал Данилюк, — я не могу, у меня дела… Ребенок дома…

— Молчать! — прикрикнул Венька, входя в раж. Чувствуя за собой мощь всего НКВД, он и сам ощутил себя силой. — Молчать, говорить буду только я! Всем выполнять мои приказания, понятно?

В кухню заглянула Наденька, округлила от удивления глаза, посмотрела на чужих дядек, подошла и прижалась к отцу. У Тысевича от этого прикосновения по щекам покатились слезы.

— Нельзя! — крикнул Венька. — Не положено, уберите ребенка.

Наталья, до этого едва стоявшая на ногах, рухнула без чувств на пол, громко закричала и заплакала Наденька, бросившаяся к матери. Тысевич рванулся к жене, Данилюк под шумок едва не сбежал.

— А, черт! — Венька не на шутку испугался. Не хватало еще сорвать первое самостоятельное задание! Казалось, что может быть проще, чем поехать и провести обыск, а оно вон как обернулось. Соседа он успокоил быстро, двинув ему кулаком в челюсть, несильно, для проформы, и пригрозив пистолетом. Тысевича сержант схватил за наручники и оттащил в угол, а на Наталью с дочкой просто перестал обращать внимание.

— Стоять смирно, понятно?

В это время кто-то постучал в окно.

— Эй, сержант, вы здесь?

Гребенкин выглянул в окно: во дворе стояли двое милиционеров.

— Куда ж я денусь? Здесь, вестимо…