Читаем Храбрые сердца однополчан полностью

Фашисты на таком расстоянии, что надо следить за каждым их шагом. Прицел установлен точно. Огневая бритва пулеметной очереди резанет их всех чуть пониже груди…

Гашетки будто притягивают пальцы какой-то силой - так и хочется нажать. Но еще несколько секунд - пусть подойдут ближе…

Пора?

- Огонь!

Заработал «максим», заговорил с врагом на своем беспощадном, огненном языке.

Но что это: я секу их слева направо длинными очередями, а они не падают?! Еще очередь, еще! «Максим» захлебывается в бессильной ярости. А гитлеровцы все не валятся, как ожидалось, снопами, только отдельные фигурки сникли, припали к земле, основная же масса движется вперед. Уже бросились бегом, открыли огонь из автоматов…

Через несколько секунд они могли ворваться в нашу траншею, если бы я не догадался в последний момент отпустить рукоятки пулемета, не виснуть на них. И пошел, и пошел косить… Да и другие наши пулеметчики поддержали меня. Залегли гитлеровцы, потом поползли назад. Большинство из них осталось лежать на заснеженном поле.

Поздняя, хотя и облегчающая душу догадка осенила меня. Прицел был взят мною точно, расчеты сделаны правильно. Не учел я должным образом поправку на психологическое воздействие вражеской контратаки. В момент смертельной опасности взялся за рукоятки пулемета очень цепко - ведь надежда была только на «максим». Под тяжестью моих налившихся кровью рук ствол приподнялся. И хотя я целился, как учили, чуть пониже пояса, чтобы, значит, бить наверняка, по груди, трассы моих очередей шли над головами гитлеровцев или на уровне шеи, в самом узком, маловероятном для поражения месте. Вот они и не падали, перли вперед, как завороженные от огня. Но не они были в тот страшный миг завороженными, а сам пулеметчик: хоть он вроде и не робкого десятка, а все ж таки его душу заледенило, его оттренированные движения сковало.

Почему ничего подобного не случалось, когда в училище выполнял сложнейшие огневые задачи? Да потому, что фанерные фигуры мишенной установки, они ж… не кусаются. На стрельбище брался за рукоятки пулемета мягко, изящно, а во время контратаки навалился, зажал - в этом вся разница, мизерная в градусах угла возвышения цели и громадная по эффективности огня. А пулемет ни в чем не виноват. Старый добрый «максим» работал честно.

В последующих боях, как уже вскользь упоминалось, мне довелось командовать ротой и батальоном. Столь же молодыми да неопытными были и другие наши командиры. Конечно же не обходилось без ошибок, малозначительных и существенных, тем более что некоторые заученные уставные положения не совпадали с реальными ситуациями боевой обстановки. Старший адъютант батальона (так именовалась должность начальника штаба батальона), бывалый, мужественный воин, доброволец, штабс-капитан старой русской армии, на практике учил нас, молодых командиров, воевать. Но и он недоуменно разводил руками, когда приходилось действовать вразрез с общеизвестными канонами. Однако решения вырабатывал правильные.

Все мы, и молодые, и пожилые, проходили на первых порах науку войны - науку суровую, не делавшую скидок никому. Это стоило тяжелых потерь и большой крови. О тех грозных временах, о беспримерном мужестве фронтовиков, о неимоверной стойкости тружеников тыла хорошо и честно рассказано в мемуарных книгах советских военачальников, в художественной литературе, посвященной начальному периоду войны.

В настоящем повествовании речь пойдет о более поздней стадии войны, когда автору этих строк и его товарищам довелось принять наиболее активное участие в боях.

<p><strong>ГЛАВА 1 </strong></p>ВОИНАМИ СТАНОВЯТСЯ

К 1943 году наша армия, как известно, приобрела уже опыт ведения сложных боевых действий наступательного характера, накопила силы и ресурсы для нанесения решающих ударов по врагу и последующего стремительного движения вперед. В войсках появилось много техники, новых видов оружия. На рабочих картах командиров и офицеров штаба все чаще и ярче выражались смелые замыслы: охват, удар с фланга, выход противнику в тыл. Энергичное маневрирование, тесное взаимодействие подразделений стали в тактике обычным делом. Противник, будучи сильным и решительным, не любил и побаивался «неуставных» вариантов. А наши командиры, воспитанные в духе творческого мышления, старались при каждом возможном случае воспользоваться этой слабинкой врага.

Вместе с армией росли ее кадры. О том и другом неустанно заботились Коммунистическая партия и Советское правительство, ради этого ничего не жалел наш советский народ.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии