Храм

Дремота все еще не отпускала Н; мысли жили самостоятельной жизнью, они выплывали ниоткуда и едва становились отчетливыми, сформированными, как тут же делились, подчиняясь собственной логике, — забавный процесс, который впервые Н наблюдал еще в школе, в одном из первых классов, когда примитивный микроскоп с небрежно намалеванным на латунном тубусе инвентарным номером открыл ему жизнь в параллельном мире капли воды. Это было потрясение! Он смотрел, как снуют и делятся полупрозрачные существа, капля была их вселенной, им было хорошо. Возможно, они чувствуют мое присутствие, думал тот мальчик, тогда я для них бог. Или не бог? — ведь это не я их создал. Но я могу набраться терпения и дать высохнуть этой капле; чем это для них станет? — вселенской катастрофой? или незаметным угасанием?..

С тех пор прошло без малого полвека, а я ничуть не изменился, думал Н. Я все тот же пятиклассник, только с искалеченной душой: из нее вытравили, выжгли простодушие, этот бесценный дар, позволяющий быть самим собой. Чем была моя жизнь? — постоянным усилием вернуть себе утраченное, вернуть себе простодушие, а с ним — и покой. Я редко это осознавал, но подсознательно жил только этим. Усилие было, и была тоска (пожалуй, правильней было бы переставить их местами: сперва тоска — и уж затем усилие, чтобы избавиться от нее), но это усилие было усилием души, только ее, а мне... мне — недоставало мужества. Я знал, что нужно встать — и выбраться из колеи. Но куда?.. Я ощущал себя столпником, поднятым высоко-высоко над — а вокруг пустота. Чтобы справиться с сомнениями, я столько сил положил на философию и науку (сейчас об этом и смешно, и грустно вспоминать), столько сил! — пока не понял, что это Сатана мне нашептывает: в них, в них все ответы... Бедный Фауст... Сколько было разочарований! Как обесценивалось все, к чему только я ни прикасался! И разве я мог представить, что из этого ада меня выведет женщина? Какой простой ответ! Разве я не знал его? — конечно же знал... Нет — не знал, а чувствовал. Но сделать один шаг: от неосознанного чувства к осознанию — так и не решался, потому что там не о чем было думать, потому что это чувство не выдержало бы и малейшего прикосновения мысли. Даже сейчас я остерегаюсь об этом думать, потому что знаю: стоит коснуться пальцем — и все рассыплется на миллион песчинок, не имеющих ценности фрагментов. Мария... Она вернула меня к жизни, но не к прежней, нет; значит, надо формулировать иначе: она вернула мне меня. Из-под накопленных десятилетиями наслоений страхов, лицемерия, самоедства она освободила того мальчика с круглыми внимательными глазами, мальчика, которым я был всегда — только не мог им быть. А теперь могу. Она вошла в меня — и этого оказалось довольно. Все вернулось на свои места. Камень прошлого свалился с меня — и куда делся? — его просто не стало. Да! — ведь и другого камня — камня грядущих дней — не стало тоже. Вот откуда эта легкость, этот немыслимый покой, эта бесконечность сегодняшнего дня, это необременительное отсутствие цели. Так чем же занята моя душа?.. Н попытался заглянуть в себя — и не смог. Может быть потому, что был полон; потому, что там была Мария...

Наконец открыл глаза.

Над головой был трудно различимый каменный свод. В этом приделе окон не было, лампадка перед иконой еле тлела, свет проникал только из центрального нефа. Солнце еще не вошло в него, но воздух уже светился как бы сам по себе, и взгляд черного ангела был не так требователен, как обычно. Интересно, почему сдвинут полог, предохраняющий фреску? Неужто опять ночью в храме побывал очередной искатель сокровищ? Редкий день проходил, чтоб по стройке не шлялся какой-нибудь любопытный посетитель; Н угадывал у некоторых специфический интерес, но виду не подавал и специальных мер по охране не предпринимал. Это не моя печаль, думал Н. Мое дело — строить. Если бы клад украли — насколько все стало бы проще! Появился бы шанс дождаться сына, подержать его на руках, прижать к груди. Я уже сейчас его люблю, но то было бы совсем, совсем другое чувство. Которое представить я не могу, как невозможно вообще представить чувство, — но как бы я хотел его пережить!..

Свечение воздуха в центральном нефе усилилось, взгляд черного ангела стал слепым. У него своя забота — вот и не хочет он в это дело вмешиваться. А ведь хорошо было бы знать, что имел в виду Господь, когда сделал меня единственным ключом к сокровищу. Уж точно Он не собирался меня напугать бессрочным смертным приговором: Он знает меня; знает, что для меня смерть — не аргумент. Может быть, дело совсем не во мне, а в тех людях, которых Он зачем-то искушает? Но Господь не станет опускаться до испытания искушением; это занятие совсем иного персонажа. В таком случае, возможно, эта история — урок? Но кому?..