Храм фараона

— Нет, сын мой. Я знаю, что это было бы твоим горячим желанием — почтить город Пта подобным празднеством, но это было бы против существующего положения вещей. Мои предшественники всегда праздновали его в столице, и я сделаю то же самое. Главным местом празднования будет Пер-Рамзес, город Рамзеса, мой город. В нем состоится священное торжество.

В Мемфисе кашель Нефертари существенно уменьшился. Сухой воздух пустыни оказался целебным, и Великая Царская Супруга снова начала оживать. Ее постоянная усталость исчезла, как и в старые времена, она повсюду сопровождала фараона и во время праздников выступала в качестве полной очарования под хохолком ястреба, приятной духом и сладкой в любви, наполняющей дворец своим благоуханием.

Тем временем в Мемфис прибыла Изис-Неферт, но фараон едва обратил на нее внимание. Он, правда, пригласил ее переехать из дома для гостей при храме Пта во дворец за Белой Стеной, но царица проявила упрямство: не фараон, а ее сын, верховный жрец Хамвезе, пригласил ее в Мемфис, и она хотела бы оставаться его гостьей вплоть до возвращения в Пер-Рамзес. Царь согласился с этим, и ожесточившая Изис-Неферт слышала ликующие крики, долетавшие из города, когда Благой Бог вместе со своей любимой супругой входил в храм или почитал своим присутствием один из многочисленных праздников богам. Ее единственным утешением были дети: принц Меренпта, очаровательная Бент-Анта и, конечно, Хамвезе — ученый сын, которого так ценил фараон. В редкие часы раздумий и самоанализа она должна была признать, что ее могли бы встретить хуже. Она все еще была второй супругой, родила фараону сыновей и могла выступать соответственно своему рангу. Некоторое утешение она находила в мыслях о судьбе Гутаны, которая, будучи бездетной, умерла от оспы и которую должны были сжечь в ее дворце исходя из соображений безопасности. От нее ничего не осталось, совсем ничего.

Как заверил ее Хамвезе, фараон будет праздновать Зед вместе со всей семьей — с двумя царицами, всеми детьми, царицей-матерью Туей и близкими родственниками, — но этого придется ждать еще целый год. Ну, она ждала всю свою жизнь, она уже наупражнялась в ожиданиях.

— А Мерит и Сети в Мемфисе? — спросила она как бы между прочим.

— Мерит и ее дочь здесь. Однако Сети предпочел остаться с войсками.

— Итак, Мерит здесь, — задумчиво проговорила Изис-Неферт.

— Да, уважаемая мать, и я вижу по тебе, о чем ты сейчас думаешь.

— Ну и о чем же я сейчас думаю, Хамвезе?

— О Пиае, который работает здесь, в храме, на расстоянии полета стрелы от дворца. Но какое нам до этого дело? Если оба встретятся, они и будут отвечать за последствия.

— Только если их обнаружат.

— Да, мать, только тогда. Но я хотел бы повторить: я не вмешиваюсь в дела Мерит, а Пиайя ценю как превосходного ремесленника и храмового служителя.

— Разве я сказала, что ты должен вмешиваться? Кто знает, проявляет ли еще Мерит интерес к Пиайю? Однако, когда я думаю о том, как она обращается со своим мужем, мне приходит в голову мысль…

Она многозначительно посмотрела на Хамвезе.

— Я не могу тебе помешать делать свои собственные выводы, дорогая мать, но мною двигают сейчас другие заботы.

Изис-Неферт решила держать глаза открытыми, и теперь она пожалела, что Незамуна нет в живых. Этот хитрый старик быстро бы выяснил, есть ли между Мерит и Пиайем что-либо. Заманчиво было бы застукать этих двоих и задеть этим другую, подумала Изис-Неферт. Та, другая, снова наверху, и не повредило бы слегка стукнуть ее по носу. Ее согрела эта мысль, и в течение ближайших дней она хотела спокойно обдумать, как бы ей осуществить свой план.

16

Никто за пределами Белой Стены или в районе Большого храма, казалось, не замечал, что происходит в служебных комнатах Пиайя в некоторые ночи. Храмовые стражники уже привыкли во время своих ночных обходов, что дама под покрывалом проскальзывает к дому у северо-западной стены. То, что она приходила не с улицы, а непосредственно из дворцового квартала, не давало повода к недоверию. И разве мастер Пиай не сказал что-то о награде?

Когда Мерит появлялась, Пиай старательно запирал дверь и опускал сплетенную из тонкой соломы занавесь, защищавшую комнату от солнца, так что через окно ничего нельзя было рассмотреть. Большая рабочая комната, уставленная забитыми до потолка полками, превращалась Пиайем в приют для влюбленных.

Он стелил ковер на один из широких сундуков, ставил блюдо с фруктами и кувшин вина на стол и наполнял свежим маслом самую маленькую из масляных ламп. Они не очень любили находиться в темноте, принцесса и служитель храма, но свет не должен был быть таким ярким, чтобы проникать через щели занавеси и привлекать непрошеных гостей.

— Скромное любовное гнездышко, но пока у нас нет другого, — сказал Пиай во время второго визита Мерит. Однако ей, казалось, это не мешало.

— Это небольшая жертва! У тебя есть дом, я живу во дворце, но ни тут ни там мы не можем встречаться. А посему, — Мерит указала на широкий старый сундук, — будем обходиться вот этим.

Она беззаботно села и протянула руки: