Храм и рынок. Человек в пространстве культуры

Этот анализ, часто вопреки намерению самого Фуко, позволяет заметить, что жесты борцов за суверенность, хотя и имеют неинтеллектуальный характер, тем не менее не являются абсолютно беспорядочными. Порядок выстраивается в пространствах наказания и в пространствах свободы. Только на первый взгляд может показаться, что пытка — это абсолютный произвол и беспредел. На самом деле палач соблюдает точную меру боли, которая не должна приводить к тому, чтобы испытывающий ее человек обезумел и оговорил сам себя. По-своему рациональная задача пытки заключается в точной дозировке степени боли с тем, чтобы вырвать признание. Нечто похожее можно видеть и у пионеров эмансипации, мечтающих преодолеть порядок в форме эксцесса. Прежде всего это бросается в глаза при изучении разного рода тайных обществ. Например, кодекс поведения в воровском мире является гораздо более жестким, чем в открытом обществе. Точно так же герои де Сада устанавливают в своих преступных союзах самые жесткие правила. Повесть Ерофеева «Москва — Петушки» поражает тем, что алкоголики, поставившие на карту собственное здоровье и, казалось бы, окончательно порвавшие с законами самосохранения, на самом деле придумывают тонкие алхимические смеси из денатурата, керосина и тормозной жидкости для того, чтобы достичь задуманных психоделических состояний. Все это позволяет сделать вывод, что модели человека должны опираться на какие-то новые типы взаимосвязи, где имеет место обмен не энергией, а информацией. В современных описаниях духовного и телесного можно видеть, как машина тела взаимодействует с машиной рассудка. Отказ от метафизики субстанций подрывает надежды на опыт эксцесса, так как телесные желания оказываются не менее рациональными и экономическими, чем предписания разума. Поэтому остается вернуться к исследованию взаимной игры позитивного и негативного и в ее рамках попытаться найти ходы, ведущие к эмансипации человека.

НЕГАТИВНОЕ УТВЕРЖДЕНИЕ

Человек обычно определяется со стороны позитивных характеристик как существо, способное утверждать высшие цели и ценности. Между тем, наряду со способностями к труду, речи, политике, морали, мышлению и другим утверждающим ценностям; можно указать и на способность отрицания, на решимость сказать «нет» в ответ на собственные желания или давления со стороны внешнего мира. Она выявлена в самых разных формах от политического протеста у Маркса и диалектического отрицания у Гегеля до эмоционального ужаса у Кьеркегора и онтологического факта смерти у Хайдеггера. Поэтому можно предположить, что способность к отрицанию является конститутивной характеристикой человека. Не случайно А. Камю считал revolte не менее, а, может быть, даже более важным, чем cogito. Утвердительные ценности не могут быть исчерпывающим образом поняты только в позитивных характеристиках. Ницше в своей генеалогии раскрыл истоки морали в вине и нечистой совести и этим подтвердил древнее прозрение ап. Павла о том, что закон произведен от греха. У Фрейда сознание и разум выступают как вторичные по отношению к бессознательному инстанции, выполняющие роль цензора. Они самым тесным образом связаны с языком, репрезентирующим другого — общественную реальность, которая таким образом становится имманентной сознанию и участвует во внутреннем диалоге добра и зла, который идет в душе человека. Точно так же усилия разума в борьбе за истину самым интимным образом связаны с ложью. Дело даже не в том, что она есть некий внешний, чуждый и враждебный истине акт. Напротив, по свидетельству мифологии, человек изначально определялся как способный к лжи и лукавству. Именно ими хитроумный Одиссей победил циклопа, и гегелевские пассажи о хитрости разума, несомненно, проникнуты этой гомеровской героикой. Как относиться к столь противоречивым и двойственным характеристикам человека? А главное, каким образом избежать унылой борьбы, которая с переменным успехом ведется между сторонниками позитивного или негативного? Предметом внимания должны стать прежде всего функции дифференциации и границы. Их назначение состоит в разделении человеческого и нечеловеческого, дозволенного и недозволенного. Поэтому попытка самоопределиться относительно богов и животных имела конституирующее значение для установления антропологических констант. Отрицание, протест и самоограничение таятся в сути любой дифференциации и определения. Проводя линию между человеческим и нечеловеческим, живым и мертвым, природным и культурным, различая добро и зло, истину и ложь, человек утверждает позитивное и отрицает запретное. Недаром изначально бинарные оппозиции имели сакральное значение. Опираясь на идею разума, человек отрицает слепую волю, Исходя из идеи души, он подавляет телесность. Благодаря культурности, отвергается природная дикость.