Негативная функция дифференциации была уже давно отмечена в философии, и после ставшей очевидной в результате разрушительных последствий научно-технического прогресса репрессивности разума мыслители пытаются как-то восстановить в правах то, что прежде считалось нерациональным или неприличным. Вероятно одним из первых такого рода мыслителей был Руссо, который выдвинул лозунг «назад к природе». Однако на деле в истории не происходит восстановления равновесия или абстрактной справедливости. Во-первых, ни разум, ни другая, считающаяся позитивной инстанция, не являются чисто репрессивными. Напротив, на заре своего становления рациональность выступала как сила освобождения от власти диких, неокультуренных влечений и инстинктов. Во-вторых, она не только исключала, но и стимулировала становление инорационального. В-третьих, преодоление одной дифференциации, как правило, приводит к другой, более эффективной, чем прежняя. Например, «природа» у Руссо не имеет ничего общего с дикой, неокультуренной средой, вызывавшей страх у наших предков, и расценивается как место прогулок и пикников, т. е. как часть культуры. Почему же отрицание, составляющее конституитивный признак человека, замалчивается, а развитие общества изображается как направленное к высшей цели и идеальным ценностям? В истории путь к божественным законам космоса, к моральности или рациональности всегда сопровождался протестом против фактичности, а также самоограничениями, необходимыми для выживания человеческого рода. Страх перед возвратом того, что было в упорной борьбе покорено разумом, вероятно, и объясняет осторожность в отношении признания инновационной роли негативного. Однако замалчивать негативное — значит оставлять в тени то обстоятельство, что производство человеческого исключительно на основе утверждения высоких ценностей не вполне удалось.
Утверждение негативного является несомненной заслугой Гегеля. Его диалектическая логика исходит из отрицания как основного требования процесса развития. Однако, согласно поздним оценкам Адорно, гегелевское отрицание отрицания выполняло не столько революционные, сколько охранительные функции. Маркузе также считал, что ограничение, как необходимое условие выживания, стало постепенно идеологическим принципом, способствующим стабилизации системы господства. Между тем успех человека был более высоким в тех случаях, когда он отказывался от устоявшихся мнений и стремился к тому, чего он прежде боялся. В этом, по Хоркхаймеру и Адорно, состоит «диалектика Просвещения» как эпохи «саморазрушения разума». Отсюда происходит то, что можно, следуя Гегелю, назвать аффирмацией негативного, когда протест становится конституирующим принципом гуманитарности. Способность разграничения осмысленного и неосмысленного всегда была отличительным признаком человеческого. Сегодня можно говорить о переоценке операций опровержения в пользу практик протеста, ибо современное положение человека таково, что он не опровергает нечто внешнее, а протестует против самого себя. Это происходит отчасти в попытках возвращения старого, отчасти в отказе от общепринятого понимания человеческой сущности. В чем же отличие актов разграничения от процедур позитивного отрицания? Раньше, проводя границу между возможным и невозможным, человек не посягал на то, что не в его власти. Сегодня, напротив, чужое воспринимается как находящееся в зоне влияния самого человека. Оно не есть абсолютно чужое. Поэтому логика границы сменяется диалектикой двойного отрицания, которая более пластично выражает изменения отношения своего и чужого. Судя по метафорам, используемым Гегелем, процесс диалектического познания соответствует практикам колонизации или экспансии. «Освоение», «присвоение», «снятие» — все эти понятия описывают не отграничение, а отрицание чужого в форме превращения его в свое.