Они пахли…
Чутьё, единственное чутьё вело его –
А у некоторых ходов был именно такой, нежный и тёплый запах. Запах Хозяйки. Запах её улыбки. Её радости.
Зомби следовал за этим ласковым ощущением, и временами ему чудилось, что Она вновь касается его волос – как тогда, когда бывала им довольна.
Он шёл в полной темноте и счастливо улыбался.
А потом слева открылась ниша, и за ней…
Эет повернулся, и стена перед ним расступилась.
Это было странно, но это было правильно.
Он вошёл внутрь, но двери за его спиной не сомкнулись. Он не был пленником этого места.
Юноша осторожно двинулся вперёд и наткнулся на небольшое возвышение. Едва его руки дотронулись до гладкого камня, как вдоль стен вспыхнули зелёным пламенем светильники.
Он стоял посередине просторной комнаты, рядом с алтарным столиком. А перед ним, над ступеньками из прозрачного обсидиана, возвышался пустой Алтарь.
Под чёрной фреской.
Эет сел на пол, скрестив ноги, и замер.
…Ровно горел огонь светильников, только их металл становился всё тусклее, скрываясь постепенно под слоем пыли. Цвет потеряли и сандалии на ногах, и туника из серой стала седой, и подол её намок и стал жёстким от чёрной жидкости, которая однажды начала потихоньку сочиться из-под зомби, засыхая вокруг корявой коркой. Кожа сперва стала сине-красной, потом бурой… Потом куда-то пропала, осталось только сизое мясо. Это было… странно и занятно. Но неважно.
В комнате давно царил неприятный запах. Наверное, он бы не понравился Госпоже.
Хуже всего, что внутри нарастал голод…
…Он становился чудовищным.
…Он сводил с ума.
Порой Эет ловил себя на том, что забывает о приказе – хранить святилище. Что думает о свежей пульсирующей плоти. И о сладкой крови.
Некогда Госпожа давала ему кусочки восхитительного мяса…
Когда на руках кое-где проступили кости, в голове зомби возникло смутное понимание: если он не добудет себе пищи, он не сумеет выполнить приказ Госпожи. Он не сможет охранять Алтарь.
Мясо. Тёплая вздрагивающая плоть…
…Эет вдруг понял, что стоит перед огромными внешними дверями. И поднимает рычаг.
Ничего. В святилище никого нет. Сюда никто не проникнет, Эет ощущал это всем своим существом. Мясо! Добыть мясо – важнее. Это – важнее всего. Иначе приказ Госпожи останется невыполненным. Он не сможет её дождаться.
Ступени…
Подъём давался с трудом, ноги еле двигались, и в коленях что-то скрипело. Странно. Но неважно.
Осталось подняться совсем немного. Меньше, чем он прошёл.
Открытая дверца. В стене. Покрытая пылью, покосившаяся, словно от страшного удара.
Из-за неё лился свет. Тусклый, он показался зомби ослепительным.
Эет с трудом повернул голову. Зубов коснулось холодное дуновение. Ток воздуха. Кажется, раньше холод и тепло ощущались не зубами, а кожей, но кожи давно не было. Неважно.
Немёртвый, повинуясь инстинкту, двинулся на свет. Протиснувшись сквозь щель, он очутился в огромном зале. И этот зал заливало солнце, врываясь щедрыми лучами сквозь широкий проём в дальней стене.
Кажется, когда-то… Когда-то там были ворота.
Зомби выбрался на террасу. Прикосновение тёплых лучей было неприятно. Запах, который точно не понравился бы Госпоже, под ними усилился. Ненамного, но это было плохо. Это было… опасно.
Глаза почти ничего не различали на свету. Эет упал и заскользил по ступеням вниз. И с размаху рухнул грудой грязного тряпья на землю, вспугнув стаю разноцветных птиц.
Зомби остался лежать неподвижно. Ничего. Не страшно. Так надо.
Почему? Он не смог бы объяснить. Так надо.
Над ним кружились мухи. Они облепили его с ног до головы живой чёрной массой, ползали по рёбрам, зубам и глазам. Он мог различать их маленькие, покрытые чем-то вроде шерстинок, лапки…
Эету это казалось забавным. Хотелось смеяться, но он не мог. Давно не мог. Голос куда-то пропал.
Мухи с жужжанием взмыли в воздух. Их спугнули. Потягивая воздух и урча, из зарослей вышел зверь и наклонился над Эетом. Обнюхав падаль и ткнув её влажным носом, зверь уронил светлую слюну.
Потом его зубы вонзились в плечо – и Эет, резко перевернувшись, вцепился в морду падальщика.
Над лесом пронёсся полный ужаса и боли вой – но хватка зомби была мёртвой. Он рвал и глотал живую плоть, захлёбываясь в потоках горячей крови, и рычал от наслаждения. Он вгрызался в мягкое брюхо, выворачивал суставы, поедал добычу снаружи и изнутри… и остановился только, когда на белых костях – голубых в свете взошедшей луны – не осталось ни клочка плоти.
Эет не мог бы сказать, когда село солнце, когда наступила ночь… Всё утонуло в упоительном наслаждении. В тело влились новые силы… но одной жертвы было мало. Этого было мало. Он слишком… невероятно долго… не ел.
По крайней мере, суставы перестали скрипеть. И это было хорошо. Кажется, зрение стало чуть яснее… или это просто не мешает солнце?
Рядом послышалось чьё-то сопение. На поляну выскочило несколько небольших животных. Стая.
Прекрасно. Чем больше, тем лучше. Пусть подойдут.
Эет остался лежать.