Храм мотыльков

Но если он сейчас расскажет о том, что миссис Норис желает покончить жизнь самоубийством, то ее тут же переместят в палату для буйных. Где нет окон, а стены обиты войлоком. Куда не приносят ни телевизор, ни радио, ни какую-либо растительность, которая могла бы напоминать пациенту о жизни. Напоминать человеку в смирительной рубашке с кляпом во рту, что мир находится не в этой комнате, а за ее пределами.

И, скорее всего, доктор Браун предпочел бы, чтобы старуха выпрыгнула в окно и свела счеты с жизнью, чем оказалась с его безымянным подопечным в одном положении.

– Ладно, пусть будет по-вашему. Но не думайте, доктор Стенли, что вы сможете перекрыть кислород тому, кто изо всех сил стремится дышать.

– Хватит философии, занимайтесь своим больным, доктор Браун. Всего хорошего.

Ах, да, кстати… – Главный врач уже начал было уходить, но вновь остановился и развернулся к своему собеседнику:

– Если я еще раз услышу от вас, что вы позволяете себе страдать за своего или чужого пациента, то я лично подам директору рапорт, чтобы вас списали по профнепригодности. Психиатр не должен чувствовать, он должен анализировать и принимать решения. Этому вы должны были обучиться или не обучиться еще в колледже. Вам понятно, доктор Браун?

– Мне предельно понятно, доктор Стенли. Позволите мне незамедлительно направиться к своему пациенту?

Мужчина в толстом панцире ничего не ответил, а только поправил вечно сползающие с переносицы очки и ушел в палату миссис Норис.

«Ничего, я зайду к вам немного позже, муза Адольфа Добельмановича».

И Фредерик подавленно направился в конец коридора, чтобы подняться на последний этаж к своему законному пациенту, следуя методу абсолютной концентрации на одном-единственном человеке.

– Здравствуйте, Безымянный, – сказал доктор Браун, когда переступил порог палаты тридцать шесть и уверенно уселся на свой личный стул.

В ответ – тишина. Безымянный лежал на правом боку и ровно дышал. Невозможно было разобрать, спит он сейчас или бодрствует.

У ног доктора Брауна лежала та самая шахматная доска с деревянными фигурами. Взглянув внимательнее на доску, Фредерик увидел вчерашний шах и мат. Все фигуры стояли на своих местах, их никто не трогал.

– Может быть, сыграем еще одну партию, Безымянный?

В ответ – снова тишина и ровное дыхание пациента.

– Вы будете играть опять белыми?

И на этот вопрос Безымянный не дал ответа. Он сегодня почему-то не шел на контакт.

– Я хочу отыграться, Безымянный, слышите меня?

И тут прозвучал голос – Фредерик аж вздрогнул от неожиданности.

– Вы уже выиграли, доктор. В ближайшее время вы получите ответ.

– На какой именно вопрос я получу ответ?

Тишина. Снова ровное дыхание Безымянного и интригующая, разрывающая любопытством душу тишина.

– Что за вопрос, скажите? – повторил уже громче доктор Браун, но его пациент ничего не ответил.

Фредерика это игра в догадки сильно утомила, он встал со стула и направился к выходу.

– У меня много времени, я охотно подожду, – сказал, обернувшись к своему пациенту, доктор Браун перед тем, как покинуть палату. Краем глаза он заметил на столе, возле вазы с цветами, маленький предмет, которого вчера там не было.

Он изо всех сил напряг глаза, пытаясь рассмотреть этот странный предмет, но ему этого сделать не удалось. Освещение в комнате было плохое.

Доктор Браун подошел ближе к столу и теперь ясно рассмотрел у вазы маленького оловянного солдатика, который раньше стоял в углу комнаты.

«Зачем Гарри его туда поставил?» – задумался Фредерик и решил спросить об этом у санитара при первом же случае.

– До встречи, Безымянный.

Вновь – тишина.

Доктор вышел из палаты, закрыл ее на ключ, а затем заглянул в соседнюю дверь, из которой лился свет.

Уильям Бах стоял и смотрел в окно. Доктор Браун не заметил в его ушах наушников, а потому решил зайти и поприветствовать молодого человека.

– Доброе утро, Уильям.

– Доброе утро, Фре, – сказал юноша, по-прежнему продолжая смотреть в окно. Фредерик уже успел привыкнуть к такому довольно странному типу общения, когда собеседник избегает смотреть в глаза.

– Как ты себя чувствуешь?

– Хорошо. А вы?

– Замечательно. Сегодня необыкновенно солнечный день. Не хочешь выйти на улицу и прогуляться по свежему морозному воздуху?

– А? Что? – Уильям как-то странно отреагировал на это вполне нормальное и естественное предложение.

– Не хотел бы ты выйти на свежий воздух, Уильям? У тебя в комнате душно, твоему мозгу не хватает кислорода. Если ты будешь выходить на улицу хотя бы два раза в день, то начнешь чувствовать себя гораздо лучше и будешь крепче спать.

– Мне здесь хорошо. Мне не душно.

– …

Доктор Браун понял, что не с того начал разговор с юношей.

– Как твоя хризантема?

Уильям вдруг перевел взгляд на свой цветущий желтый цветок, за которым он так старательно ухаживал изо дня в день.

– Как всегда, он цветет.

– Он?

– Да, он, а что такого?

В мозгу доктора Брауна что-то не сошлось, а потому ему в это мгновение стало мучительно больно, впрочем, как и всегда, когда не хватало какой-то детали конструкции, но он даже не подал вида.

– Ты сказал «он», потому что цветок или потому что у него есть личное имя?