Храм муз

– Нет, следов пыток я не обнаружил. А вот это я нашел у нее во рту. – Друг протянул мне нечто, по виду напоминавшее кусочек мокрой кожи, коричневатой с одной стороны и розоватой с другой.

– И что это такое? – спросил я.

– Человеческая плоть. Если только покойная не была каннибалом, это кусок кожи ее убийцы. Или, в любом случае, одного из ее убийц. Это человек лет сорока-пятидесяти, принадлежит к одной из светлокожих народностей, но значительную часть жизни провел на солнце.

– Асклепиад, ты превзошел самого себя! Есть идеи, откуда этот кусок кожи?

– С любой части тела, постоянно пребывающей на солнце. Кусочек слишком маленький, этого недостаточно, чтобы что-то точно сказать. Он не с лица, не с рук, не с ног или с пениса. Полагаю, с плеча или с предплечья, но даже мои познания и опыт не дают полной уверенности в этом.

– Этого вполне достаточно, – уверил я его. – Я их всех найду, и эта улика мне в том поможет.

– Нет уж, не выйдет! – заявил Кретик. – Никуда ты не пойдешь, кроме как в свои апартаменты! А оттуда ты отправишься на первый же корабль, отплывающий в Рим. Видимо, ты и впрямь не убийца, но неприятностей от тебя больше, чем от целой когорты сицилийских наемников. Я не желаю больше о тебе слышать, разве что не прочь узнать приятную новость, что ты убрался отсюда и уже находишься в море, миновав Фаросский маяк. Все, желаю доброго дня!

С этими словами Кретик буквально взлетел по ступеням, ведущим в наше посольство. Я последовал за ним, следом шли и остальные, и все одобрительно хлопали меня по плечу.

– Я никогда не думал, что это сделал ты, Деций, – повторял каждый, проходя мимо меня.

Асклепиад последовал за мной. Тело Гипатии и ее окровавленную одежду уже унесли. Я отдавал себе отчет, что никогда в жизни не лягу снова в эту постель. И позвал рабов.

– Унесите эту кровать и сожгите ее! – приказал я. – И не забудьте принести мне другую. – В Египте подобные приказы выполняются немедленно. Потом я вспомнил, что ничего еще сегодня не ел, и велел принести мне чего-нибудь съедобного.

– Ты что-нибудь еще разузнал по поводу смерти Ификрата? – спросил Асклепиад. Пока нам накрывали на стол, за трапезой я рассказал ему обо всех произошедших событиях, делая паузу всякий раз, когда нас могли слышать рабы. Некоторые из них наверняка шпионили для Ахиллы. Асклепиад слушал меня, похмыкивая, а один раз даже похлопал по плечу в знак одобрения моих действий.

– Блестящая задумка с этими чашами и идолом, – заметил он. – Ификрат занимался более глубокими и обширными исследованиями, чем нам представлялось. Интересно, что ему мог наобещать Ахилла…

– Что? Полагаю, кучу денег.

– Возможно, но Ификрат никогда не казался мне человеком, стремящимся к богатству. Вот престиж, высокое положение и почитание волнуют многих философов. Если бы Ахилле удалось стать царем Египта, он получил бы возможность возвысить Ификрата, сделать его главой Мусейона. И у того оказалось бы в распоряжении гораздо больше средств, ресурсов и возможностей для осуществления своих грандиозных проектов. Для ученого того типа, что предпочитают делать что-то реальное, видеть осуществление своих планов на практике, превращение чертежей на папирусе в осязаемые вещи – это поистине блестящая перспектива.

– Асклепиад, – заметил я, – я встречал множество людей, готовых сражаться, планировать и осуществлять любые предательства ради обогащения или из-за мести. Я видел людей, всю свою жизнь посвятивших войнам и политике, способных даже на измену, чтобы заполучить власть над своими соотечественниками. Но, признаюсь, мне никогда не приходила в голову мысль, что кто-то может пойти на такое… ради интеллектуального превосходства.

В ответ мой друг лишь кротко улыбнулся:

– Тебе крупно повезло, что никогда не приходилось иметь дело с профессиональными философами.

Глава 12

Я терпеливо дожидался ночи, демонстрируя при этом весьма похвальную сдержанность и выдержку. После ухода Асклепиада ко мне заявилось еще немало посетителей. К моему удивлению, одной из них оказалась Фауста. Эта женщина меня всегда пугала. Род Корнелиев исстари полагал себя привилегированным даже среди патрициев, а ко всему прочему она была еще и дочерью Суллы, самого страшного диктатора в истории Рима. Но и это было еще не все. У нее был брат-близнец, практически неотличимый от нее внешне. И эта зеркальная похожесть брата и сестры была столь необычна и зловеща, что Фаусту не просто уважали, а искренне боялись. Несмотря на свое огромное богатство, она оставалась незамужней вплоть до неожиданного сватовства Тита Анния Милона, вероятно единственного знакомого мне человека, который был совершенно лишен чувства страха.