Храм украденных лиц

— Помню. Но плохо. Тоже способная девочка была. Но с женщинами все сложнее. У них на уме — личная жизнь, дети, семья. Им карьеру делать намного труднее. А почему вы меня расспрашиваете? Его учеба как-то связана с… убийством?

— Не знаю, — честно сказал Губарев. — Я пытаюсь нащупать характер Лактионова. Узнать, с кем он общался в молодые годы.

— Ну, те веселые студенческие компании, я думаю, давным-давно разбежались. Время сейчас жесткое — все напряженно работают. А потом, я не помню, с кем он общался. Столько времени прошло с тех пор!

— У вас сохранились групповые фотографии курса?

— Может, где-то в институте и сохранились. Не знаю. У меня — нет. Постойте, — хлопнул себя по лбу преподаватель. — Знаете, с кем вам надо поговорить? С Журавлевой Тамарой. Она дружила с Лактионовым. Потом они вместе работали. Во Всесоюзном научно-исследовательском центре хирургии. Я запомнил, потому что у них были сходные темы курсовых. У меня есть ее телефон. Сейчас найду. Она несколько лет назад приходила ко мне с одним вопросом.

— С каким, если не секрет?

— Он… очень личный. Она просила меня устроить ее на работу в другое место. Спрашивала: есть ли у меня возможность сделать это. У нее тяжелая семейная ситуация. Больная дочь… Нет мужа. Старая мать. Я помог ей. Правда, это не совсем то, что она хотела. Но в жизни часто выбирать не приходится. К сожалению.

Владимир Борисович достал из черного портфеля телефонную книжку и стал листать ее.

— Вот. Записывайте. Журавлева Тамара Александровна.

Губарев записал телефон и сказал:

— Я могу сослаться на вас? Что вы мне его дали?

— Да ради бога! Передавайте ей привет от меня.

Групповых фотографий курса в институте не оказалось. Губарев решил, не теряя времени, связаться с Журавлевой. Она была дома. Майор представился. О смерти Лактионова она знала.

— Я хотел бы переговорить с вами, — сказал майор. — И желательно в самое ближайшее время.

— Я сейчас на больничном. И нахожусь дома.

— Я подъеду к вам. Когда это удобно сделать?

— Не раньше трех.

— Хорошо. Продиктуйте адрес. Код есть?

— Диктую.

Адрес Губарев записал под строчкой, где был записан телефон. Он стоял на первом этаже мединститута и разговаривал с Журавлевой по мобильному. После он посмотрел на наручные часы. Два часа. Можно ехать. Пока он доедет, то да се…

Журавлева жила недалеко от метро «Аэропорт». В пятиэтажном доме. На третьем этаже в двухкомнатной квартире.

Тамара Александровна выглядела усталой и замотанной. Невысокого роста, худенькая. Редкие рыжие волосы, выкрашенные хной. Суетливые движения.

— Проходите на кухню. Там нам никто не помешает. Извините, у меня не очень прибрано. Дочь болеет. Старая мать. Не успеваю.

— Ничего.

Кухня была маленькой. Пять метров. К столу впритык стоял квадратный столик с одной табуреткой.

— Сейчас я стул принесу, — сказала Журавлева. Она принесла стул, и майор сел на него.

— Я расследую дело об убийстве Лактионова Николая Дмитриевича. Я вам уже говорил об этом.

— Коля… Кто бы мог подумать! — Тамара Александровна вздохнула. — Самый талантливый, самый способный. Никто не сомневался, что его ждет большое будущее. А теперь для него все уже позади…

— Вы его первую жену знали?

— Любу? Конечно!

— Ее тоже убили.

— Какой кошмар!

— От кого вы узнали о смерти Лактионова?

— Позвонила старая знакомая. Она читала в какой-то газете. Она и сказала мне.

— Что вы можете сказать о характере Лактионова? Он был конфликтным, вспыльчивым? — Губарев подумал: вдруг тот в молодые годы кого-то смертельно обидел или оскорбил. И человек питал к нему ненависть много лет?

— Коля? — Тамара Александровна задумалась. — Он — удивительный человек. Весь в учебе, работе, — она усмехнулась. — Он редко выходил из себя. Но уж если выйдет!

— У него не было ни с кем серьезных конфликтов в то время?

— Коля не конфликтовал. Но он умел очень сильно обидеть человека, причем даже не заметить этого.

— Что вы имеете в виду? Журавлева вздохнула вторично. На этот раз она не спешила нарушить молчание.

— У меня был с ним роман. Очень скоротечный. Коля всегда нравился женщинам. В нем была какая-то надежность, основательность. Что моментально кружило голову. Правда, потом все оказывалось не так. Но чтобы это понять, требовалось время…

— Вы хотите сказать, что Лактионов как мужчина был ветреным и легкомысленным? — Эти слова никак не вязались с обликом Лактионова. Таким, каким его представлял себе майор.

— Нет. Он не был ни ветреным, ни легкомысленным. Но он был чудовищным эгоистом. И во всех ситуациях думал только о себе. Как только женщина переставала ему нравиться, он без сожаления бросал ее. И даже не думал о том, каково ей.

Губарев хотел сказать, что подобное поведение характерно для большинства мужчин, но посчитал, что это отвлечет Журавлеву от темы разговора.

Но она словно прочитала его мысли.