Храм

Этот маленький эмоциональный всплеск дал силы его глазам, и он увидал не только то, что было под ногами, но и склон холма, и степь за ним, и подумал, в какую землю его положат. Это случилось впервые в жизни. О смерти он передумал много (не о своей; своя его не занимала; придет, когда надо); такая профессия: смерть была его соперником. Он-то боролся всерьез, а она играла с ним в поддавки. Очевидно, он ей нравился, потому что иногда она так держала свои карты, что он мог их подсмотреть. Не все, с краешку. Это продлевало борьбу и дарило те маленькие победы, из-за которых было столько шума вокруг него.

Так где же меня положат?..

За время, прожитое у Марии, он лишь однажды побывал в селе — когда пересекал его, направляясь к Матвею Исааковичу. Где здешний погост — не знал, не было в этом нужды. Может быть и видел его с крыши храма, но не обратил внимания. И сейчас не интересовался этим. Может быть, там хорошо, уютно: старые могилы едва угадываются под покровом травы, старые деревья оберегают покой земли от ветра и солнца… Нет, нет! — я хотел бы лежать где-то здесь: на этом холме, в этом месте. Ведь не зря же я шел сюда через полстраны! Лежать не в низине, пусть даже там земля мягчайшая, я столько раз это испытал; пусть там земля мягчайшая, и в ней должно быть так легко лежать и так легко раствориться. Нет! Я хотел бы лежать на этом холме, в этом месте. Я бы все время чувствовал этот простор, который так полюбил, и это чувство помогало бы мне не замечать тех мгновений, когда Марии не будет рядом со мной. На этом холме, в этом месте…

Он поднял голову — и обнаружил, что стоит перед храмом. Опять что-то сваривали на главном куполе; надо бы и самому глянуть — молнии не щадили купол. Стены синагоги подросли на два-три ряда кирпичей. Дагестанцы сидели на корточках, курили и смотрели, как маленький старый экскаватор роет траншею под фундамент. Их старшой производит впечатление толкового мужика; надеюсь, он уже распорядился, чтобы завезли бутовый камень…

В храме на первый взгляд все было как обычно, только доски не устилали пол; собирая после потопа, их сложили штабелями возле колонн центрального нефа. Н подошел к ближайшей колонне, потрогал штукатурку. Она была еще сырой, но нигде не размылась и не вспучилась. Спасибо, подумал он о слепом Строителе; спасибо, что оставил мне этот рецепт.

И еще одна мысль впервые посетила его: надо бы вернуть всю документацию на место, в схрон. Еще в самом начале, чтобы не лазить каждый раз в подпол, он перенес планшеты с чертежами храма в хату. Теперь в них не было нужды: все, что могло понадобиться в ближайшее время, он давно скопировал; то, что понадобится потом… Дай Бог дожить. Как же так получилось, что до сих пор я ни разу не подумал о том Строителе, который появится здесь после меня? — удивился Н. А ведь именно так должно быть. Этот храм будут строить и восстанавливать вечно. Всегда. По одному и тому же плану. Гениальное невозможно улучшить, потому что в нем истина. Истина природы. Можно придумать нечто иное, тоже гениальное, но оно не будет ни лучше, ни больше, потому что все гениальное равно природе, а в природе все равно. Хорошо, что я вспомнил о своем долге, о такой очевидной вещи, подумал Н. Если бы здесь был черный ангел, я бы решил, что эту мысль мне нашептал он. А так выходит, что я сам. Вот мой сегодняшний уровень, констатировал Н, я ставлю себе плюс за мысль, которую прежде осознал бы автоматически. Впрочем, прежде пространство вокруг меня контролировала моя интуиция. Ведь и тогда я понимал не так уж и много, признал Н, но меня выручала интуиция, которую я умел слышать и которой верил. Куда она делась? Господь перекрыл мне этот канал, как перекрывают кислород. Впрочем, вряд ли Он действует так грубо. Очевидно, все проще: я стал Ему скучен — и Он отвернулся от меня.

Перед фреской с черным ангелом стоял незнакомец. Судя по одежде — монах. Всматриваясь в какую-то деталь, он приблизил свое лицо почти вплотную к фреске, да еще и подсвечивал себе зажигалкой. Может быть, он специалист в этом деле, и пытается постичь нюансы?..