Храм

Мысли Н текли неторопливо, самостоятельно выбирая русло. Мысли покоя. Я уже пережил этот кризис, думал он. Кризиса могло б и не быть, если бы я хоть раз на минуту задумался: а можно ли строить храм одними руками, не давая работы душе? Удивительно! — во все я вкладывал душу: в косьбу, в копание огорода, в реставрацию иконки, в сидение на крыльце с собакой, и только храм я обделял. У меня даже объяснение этому было: мол, вся моя душа отдана Марие. Когда наслаждался работой с землей, об этом не думал; вообще не думал! — просто наслаждался. А вот в храме трудились только мои руки и мозг. Что это было? Конечно, не бунт против Бога, — с Ним у меня никогда не было конфликтов. Но все мое существо протестовало: я не хотел, не хотел, не хотел! идти к своей могиле, когда я, может быть впервые в жизни, был так счастлив…

Теперь я знаю ответ, думал Н. Знаю, почему моя душа отторгала храм. Знаю, почему теперь она храм приняла. И какой покой обрела при этом!.. Матвею Исааковичу сложнее. Ведь храм с первой же минуты был для него делом его души. Еще до того, как он узнал о храме, его душа ждала этого. Потом он понял: вот мой спасительный круг, вот то, что даст моей жизни стержень и смысл. Представляю, как он мечтал побывать здесь; сколько надежд обрести покой было у него связано с этим местом! Инстинктивно он оттягивал эту встречу (а я-то, болван, полагал, что он просто не хочет засветиться), ему нужен был свет, ему так нужен был свет!.. Пусть пока очень далекий, слабенький, но свет, на который можно идти, который выведет из мрака, спасет душу. Он бы и сегодня не приехал (и был бы прав: рано), если бы вчера вечером не прочитал на факсе мой очередной заказ. Я, как всегда, оказался неловок. Как всегда, если не даешь себе труда задуматься, как твои слова воспримет другой человек. Нужно было сделать что-то больше; может быть — открыться, поделиться… Это ведь совсем не трудно! Достаточно помнить, что пишешь не машине, а живому человеку…

Кстати, о конце жизни… о конце моей жизни, уточнил Н. Я демонстрировал такую осведомленность, когда называл срок другому человеку! Наверное, мог бы и себе его назвать? Пожалуй. Для этого не обязательно быть ясновидящим. Достаточно знать то, что можешь узнать. А если ты настоящий специалист, тогда мысль можно усилить: то, что должен узнать. Так ботаник по состоянию коры дерева и по тому, какие ветви на нем отмирают, может точно сказать, проснется ли это дерево будущей весной, а если и проснется, сколько весен оно еще увидит… Когда во мне достаточно энергии, чтобы быть объективным, я могу назвать и свой срок, если он близко. А когда энергии мало, когда дышишь на ладан, тогда забываешь все, что знал, тогда остаются только самые простые чувства: страх или облегчение. Не знаю. Возможно, страх и облегчение в одном флаконе. Чтоб мягче было падать… Сейчас физически я не чувствую приближения смерти. Мое тело могло б еще жить и жить, я это знаю. Но мой ум говорит мне: не обольщайся, смерть рядом. И душа смирилась с этим диагнозом, приняла его. Закопанное под моими корнями золото не сушит моих ветвей, но кто-то уже навострил топор…

Прихотливая струйка мыслей иссякла, и Н очнулся. И увидал, что сидит на крыльце, а рядом сидит Матвей Исаакович; сидит и смотрит на него невидящими глазами. Такими же глазами, какими мгновение назад смотрел и я, признал Н. Сейчас Матвей Исаакович переживет свое чувство и вернется оттуда, где несколько мгновений мы побывали вместе. Как в сказке Шварца, который волей доброго волшебника перенес Золушку и принца… ты гляди — запамятовал, как это место называлось, то место, где люди переживают общие чувства, и потому возникает слияние… Ну, это не важно. Важно одно: это случилось. Теперь между нами вообще не останется сомнений. Правда, у меня их и не было…

Матвей Исаакович задерживался в своей глубине, никак не мог всплыть. Оно и понятно: ему пришлось нырять глубже. Туда, где лишенный информации мозг беспомощен. Уж наверное, по привычке Матвей Исаакович пытался думать (такова его жизнь, что нужно постоянно думать, считать варианты, прикидывать, сомневаться… врагу такой жизни не пожелаешь). Его мозг пытался слепить хоть какую-нибудь мысль — и не мог: не из чего… Не беда, сочувственно подумал Н, тебя выручит душа. Как всегда — выручит душа. Ведь душе не нужны мысли — ни свои, ни заемные. Она всегда знает ответ. Просто знает, потому что она сама — истина, и значит в ней — все. Душа угомонит мозг: не паникуй, все в порядке, все идет как надо; ведь и Господь не сразу создал человека; сперва он его слепил, как ты в детстве снежную бабу, и это была всего лишь сформованная глина; душу в нее вдохнули потом. Потерпи, всему свое время…

Что-то в этом роде.

Н смотрел, как жизнь возвращается в глаза Матвея Исааковича. Вот они потеплели; вот в них вернулась способность видеть; вот встретили взгляд Н…