Храм

До этого лицо Матвея Исааковича было сковано дежурной улыбкой вежливости. Улыбкой мышц лица. Улыбкой, заслоняющей от посторонних душу и мысли. Тяжелый ритуал его жизни. Теперь ее можно было снять. С каким облегчением он сделал это!..

Он улыбнулся Н ласково и свободно. Не потому, что понял что-нибудь. Чтобы понять, сначала он должен был узнать, а этого пока не случилось. Но теперь эта информация для него потеряла актуальность. Ну, через минуту узнает, через полчаса, через неделю, не в этом дело. Он сделал более широкий шаг: он отбросил сомнения, которыми нагрузил его мозг, отбросил без размышлений, без привычного взвешивания «за» и «против». Отбросил потому, что на весах были не «за» и «против», а «верю» или не «верю». И он выбрал веру.

Матвей Исаакович не понимал, что с ним произошло, что его качнуло из одной крайности в другую, из отчаяния и раздражения — к облегчению и свету, но одна улыбка Н перевесила все доводы разума.

Как все же он верит мне! — подумал Н, но тут же поправился: не мне — Господу. Но и мне — как Его исполнителю. А вере не нужны аргументы. Даже если я сейчас ничего ему не объясню — он не испытает дискомфорта. Он скажет себе: значит, пока не пришло мое время узнать… Он увидал покой в моей душе — и принял это в себя без сомнений.

— Как хорошо!..

Матвей Исаакович вздохнул всей грудью, расслабил узел своего изумительного галстука, расстегнул верхнюю пуговицу своей изумительной рубашки, и уселся поудобней.

— Я рад, что вы меня понимаете, Строитель… Не скажу, что я ожидал увидеть нечто особенное… Нет, конечно же, чего-то я ждал… как в детстве — чуда…

Слова обгоняли его мысль (обычно это происходит, когда слова диктует чувство), и Матвей Исаакович сделал паузу, чтобы восстановить привычный порядок вещей: сначала — мысль, затем — ее словесное воплощение. Но пауза не помогла.

Матвей Исаакович засмеялся.

— Когда все позади, когда страхи оказались порождением твоей слабости…

Ему вдруг все понравилось здесь: и заросший мягкой травой двор (Н подкашивал ее каждые две недели), и натоптанные тропинки в траве, и ослепительно белые на солнце стены коровника, сарая и хаты. И большая лохматая собака понравилась. Она сидела в трех шагах напротив и отводила взгляд, потому что не понимала, как себя вести.

— Скажу честно, Строитель: когда мне показали сообщение в интернете, что черный ангел исчез…

Матвей Исаакович все еще не мог нормально дышать и с силой выдохнул воздух, но это помогло мало. Правая сторона сердца у него была ослабленной, очевидно — микроинфарктами, оттого любое переживание и вызванная этим потеря энергии приводили к застою в легких. Тебе бы пожить в среднегорье, в тишине и покое, подумал Н. Без мобильника, без мыслей о бизнесе. Забыть всех людей — всех! даже самых лучших, — ведь и они поселились у тебя под кожей и сосут твою жизнь… Гулять среди платанов и сосен, и никуда не спешить, пока горы не помогут сердцу восстановить тот единственный ритм, который опять сроднит тебя с этим миром. И тогда не придется искать, чем заполнить каверны в душе.

— Я уже давно не испытывал такой тревоги, — сказал Матвей Исаакович. — Я не понимаю того, что в этом месте происходит, — кивнул он в сторону храма, — даже не пытаюсь этого понять… но я чувствую, что здесь происходит нечто большее, чем наша жизнь. И я чувствую свою причастность! У меня совсем маленькая роль — но она у меня есть! И я счастлив этим! Потому что впервые моя жизнь обрела смысл. Реальный смысл. Который не зависит ни от кого и ни от чего. Я не могу его назвать — но я его чувствую…

Ему крепко досталось в храме, еще раз подумал Н. Иначе все эти слова он держал бы при себе. Даже мне бы не доверил. Но только что — вдруг — ему открылось, что он бессмертен. Это кого угодно может потрясти.

— Когда исчез черный ангел — я не знал, что думать…

Теперь Матвей Исаакович вспоминал это с улыбкой. Все пережитое улетело куда-то в прошлое, вниз. И теперь казалось таким далеким, таким мелким… Теперь он не понимал, как он дрогнул в храме, хотя ведь знал, что нужно верить, просто верить — большего от него не требовалось…

— Я чувствовал, Строитель, что у вас непростая ситуация…

Его душа сейчас освобождалась. Каждая фраза, как лопатой, снимала с души часть груза; он давил все слабее, и до полного освобождения путь был так прост: нужно было только говорить, говорить, говорить…

— …но что я мог?.. Сейчас я понимаю, что тревожиться было глупо. Чего проще? — связался бы с вами, поинтересовался бы — как дела. И все! И можно больше не думать об этом… Нет — я чего-то ждал. Оно не отпускало меня, а я все ждал, потому что не хотел грузить на вас еще и свою тревогу… И вот, представьте себе — в моем душевном состоянии — в постоянном усилии гнать от себя дурные мысли — приходит факс с заказом на эти два деревянных бруса. И я вдруг понимаю, что это — для креста… Что я мог подумать? — Матвей Исаакович улыбнулся очень мягко. — Я испугался за вас — и вот я здесь.