Храмы Невского проспекта. Из истории инославных и православной общин Петербурга

Подготовка к высылке французского священника из России проходила при участии графа Петра Андреевича Толстого (1645–1729) – президента Коммерц– и мануфактур-коллегии. (В 1717 г. он содействовал возвращению царевича Алексея в Россию, после чего стал одним из доверенных лиц Петра I.) Это видно из содержания письма, направленного де Кампредону от французского министра иностранных дел герцога Бурбонского Людвига-Генриха. «Поблагодарите графа Толстого за обещанную помощь в деле удаления отца Кайо из страны, где он своим скандальным поведением вредит королевской службе»[184], – просит герцог де Кампредона.

Имя графа Толстого упоминается в дальнейшей дипломатической переписке. В письме из Петербурга от 5 мая 1725 г. де Кампредон уведомляет графа де Морвиля: «Я исполню приказание в.с. и выражу графу Толстому от Вашего имени благодарность за обещанное им содействие к отъезду отца Кайо»[185]. (По иронии судьбы, граф Толстой вскоре разошелся с Меншиковым по вопросу о преемнике Екатерины I и был сослан в Соловецкий монастырь).

Казалось бы, дело шло к развязке. Но неожиданно на французского посланника свалились новые заботы, имевшие «тематическую связь» с прежними проблемами. Вот что пишет он графу де Морвилю в том же послании: «Здесь имеются веские доказательства дурного поведения прибывшего из Персии мнимого капуцина Рошфора, потому что его держат в строгом заключении, и я до сих пор не мог узнать причины его арестования. Русские министры уверяют меня только, что сообщат мне об этом монахе точные сведения, которые убедят меня, что он не заслуживает ни покровительства короля, ни попечений министров Его Величества. Я отвечал им, что, согласно первоначальному заявлению своему, интересуюсь этим монахом только из милосердия и потому, что он обратился к моей защите, как подданный Его Величества, но совсем не намерен оказывать ему покровительство, если он провинился в чем-нибудь перед царицею (Екатериной I. – а. А.)»[186].

О капуцине Рошфоре, прибывшем в Санкт-Петербург из Персии, де Кампредон пишет и в приложении к письму от 19 июня 1725 г. на имя графа де Морвиля. «Выдающий себя за француза о. Рошфор служил хирургом у молодого шаха персидского, с которым, говорят, пьянствовал ежедневно, – сообщает французский посланник. – Похоже на то, что шах послал его в Европу с каким-нибудь поручением, ибо он дал ему письма к папе, к королю и к императору. В Астрахани этот монах встретился с персидским посланником, возвращавшимся домой с подписанным в Петербурге договором об уступке областей, коими покойный царь (Петр I. – а. А.) овладел. Рошфор почти каждую ночь вел тайные беседы со слугами посланника, объясняя им, что господин их – изменник, ибо без нужды уступил столько земель. Монах был настолько нескромен, что говорил это даже при русских, хотя один офицер, француз, и предупреждал его, что он попадет в беду»[187].

Последствия не заставили себя долго ждать, и, как добавляет Кампредон, о. Рошфора «препроводили в Москву, а оттуда в Петербург, где и заключили в крепость. Надо полагать, что он найден виновным, ибо к нему решительно никого не допускают»[188].

Тем временем «дело о. Кайо» становилось все более громким, и на последнем этапе им занимался влиятельный российский сановник Андрей Иванович (Генрих-Иоганн) Остерман (1686–1747), вице-канцлер и член Верховного совета. 30 июня 1725 г. де Кампредон сообщал графу де Морвилю из Санкт-Петербурга: «Остерман обещал мне принять отца Кайо на отправлявшийся в Любек русский фрегат, так как из французских кораблей ни один не заходил в этом году в Кронштадт. Я извещу Пусена об отправке этого монаха и попрошу его поместить его (в Любеке. – а. А.) на какой-нибудь французский корабль»[189].

На том же высоком уровне был решен и вопрос с Рошфором, о чем с чувством облегчения французский посланник извещал графа де Морвиля: «Говорил мне также Остерман, что прибывший из Персии через Астрахань отец Рошфор обвиняется в нескольких очень грубых и подлежащих наказанию проступках… Однако, несмотря на весьма основательные поводы, монаха этого подвергать наказанию не будут, а только отошлют обратно в Персию тем же путем, каким он приехал»[190].

Отъезд о. Кайо из Санкт-Петербурга состоялся в конце июля 1725 г., и французский посланник немедленно известил об этом графа де Морвиля: «По приказанию царицы (Екатерины I. – а. А.) отец Кайо принят на отправлявшийся в Любек фрегат. Царь (Петр I. – а. А.) собирался сделать этого Кайо одним из шутовских кардиналов, созданных им для того, чтобы поднять на смех старое русское духовенство. Остерман уверял меня, что если бы государь был жив, ему трудно было бы добиться отъезда этого монаха. Ему с большой заботливостью доставили на корабль деньги, багаж и книги его и заплатили за его проезд и продовольствие до Любека»[191].