Храни вас Бог!

Ах, как надоели наветы,

Грязнее любого плевка —

Зубастыми будьте, поэты,

Но только слегка, слегка…

Ах, как надоели советы,

Что ни полтора и ни два —

Глухими кажитесь, поэты,

Но только едва, едва…

Ах, как надоели куплеты

Про светлый и радостный путь —

Пишите всю правду, поэты,

Ну, может, соврите чуть-чуть…

Ах, как надоели эстеты

И критики, просто беда —

В России живите, поэты,

Подольше живите всегда…

В созвездье Вероники…

На островке ночной земли

Погасли постепенно звуки,

Минуты медленно текли,

И обнимали крепко руки…

В такой кромешной тишине,

Что уши заложило ватой,

И лоскут неба в вышине

Казался звездною заплатой…

Луны серебряный венец

По темноте рассеял блики,

И лишь биение сердец,

Вон там – в созвездье Вероники…

Все тянут лямку службы вечной,

На перекличке бесконечной

Их помяни за упокой…

Стояние Зои

Вечер, танцы, посиделки:

Накрывай на стол.

Проглядела все гляделки —

Милый не пришел.

Не пришел и не ревную,

Только так и знай,

Я с иконой потанцую —

Тоже Николай…

Полетела в хороводе:

Милый мой, держись!

Ведь недаром в переводе

«Зоя» – это «жизнь».

Так с иконою летела,

Крылья их несли.

Только вдруг окаменела,

Ноги приросли…

Прикипели к половицам,

Как ушли в песок.

И свечой стоит девица,

Держит образок.

Замерла слепым страдальцем —

Все теперь, молчок.

И грозит с иконы пальцем

Строгий старичок…

Отвернулся и уходит

Тихо, не спеша.

И кричит, слезой исходит

Девичья душа.

Ей от жажды и от зноя

Нету больше сил.

За тебя на небе, Зоя,

Кто бы попросил…

А вокруг нее мелькают

Шумные друзья

И никак не понимают,

Что помочь нельзя.

И не вымолвить ни слова —

Плачь или кричи.

И лекарства колют снова

Бледные врачи…

Полетели кривотолки —

И не разберешь:

Мол, ломаются иголки,

Тело не проткнешь.

Что же врач молчит районный —

Ну, давай, решись.

Ты же ведаешь, крещеный:

«Зоя» – это «жизнь»…

И никто не знал сначала,

Что душа не спит.

По ночам она кричала,

Как земля горит.

В никуда смотрела прямо,

Образку под стать.

Больно, мама, плохо, мама,

Страшно умирать…

Молодые постовые

По ее вине

За ночь стали все седые,

Словно на войне.

Окропив святой водою

Стены и порог,

Принял батюшка рукою

Старый образок…

Позолотой светят краски,

Мягкий свет течет.

«Ждите праздник Светлой Пасхи», —

Батюшка речет.

Долетела до столицы

Быстрая молва,

Что столпом стоит девица,

Даром, что жива…

Патриарх о сем стоянье

Мудро порешит:

Кто придумал наказанье —

Тот ее простит.

А старушки вдоль ограды

День и ночь снуют:

Милицейские наряды

Ходу не дают…

И в один такой чудесный

Тихий вечерок

Появился неизвестный

Пришлый старичок.

Стражам строгим поклонился —

Был нелегким путь.

И в домишко попросился

К Зое заглянуть…

Было видно – издалече

Довелось шагать.

В предпасхальный добрый вечер

Трудно отказать.

Да и выпили легонько —

Тоже не секрет.

И шепнул сержант тихонько:

«Две минуты, дед…»

И от деда отвернулся,

Смотрит на часы.

Старый путник улыбнулся

Лишь себе в усы.

В заколоченной светлице

Время не терял.

«Что, устала?» – он девице

Только и сказал…

Стрелка ходиков качнулась,

И запел сверчок,

И стоялица очнулась —

Канул старичок.

А в больнице врач несмело

У нее спросил:

«Что же ты, голубка, ела?» —

«Голубь приносил…»

И какой диагноз ставить?

С чудом-то свяжись:

Ни убавить, ни прибавить:

«Зоя» – это «жизнь».

Знает правду про стоянье

Весь самарский край.

Но хранит свое молчанье

Отче Николай…

Вечная присяга

Среди предательства и лжи,

Неправых дел и произвола,

Во тьме духовного раскола

Храните чистоту души…

Среди российского холста

Фальшиво выписаны маски —

В самих себе ищите краски

Живого вечного Христа…

Среди торговцев и менял,

Прикованных навеки к ларю,

Никто присяги Государю

Пока еще не отменял…

Ода гурьевской каше…

Создана крепостным

Захаром Кузьминым,

поваром графа Д. Гурьева

Нет, не совру, не приукрашу,

А сидя с ложкою в руке,

Восславлю гурьевскую кашу,

Что на топленом молоке…

По виду что – одна обманка,

Рецепт не стоит и рубля:

Поочередно пенки, манка

И сверху крошки миндаля…

Но ей хвала не за гляденье:

Вы с полуложки, на лету,

Поймете: каша – объеденье!

И тает манною во рту…

Отведав блюда с русской сказкой,

Уж не оставит мысль одна:

Мужицкой этой каши графской

Тарелку вычерпать до дна…

Люблю, признаться, кухню нашу,

Народ кормившую века —

Восславлю гурьевскую кашу

И с ней простого мужика!

Хочу…

Держусь покуда на плаву,

В потоке дней не унываю —

С надеждой новую главу

Любви и жизни открываю…

Хочу сначала все начать,

Чтоб дней помчались вереницы —

Тебя, как книгу, прочитать

И перелистывать страницы…

Душно…

Мне душно в серости рутины,

В однообразье тусклых дней,

Где запах подпола и тины

От часа к часу все сильней…

Мне душно от телеэкрана,

Откуда льются боль и бред,

Как натощак, проснувшись рано,

От пары крепких сигарет…

Мне душно в немоте и боли,

Среди торговцев всех мастей,

От злой тоски по вольной воле,

И от бездарности властей…

Мне душно от призывов лживых,

От грязных душ и потных рук,

И без улыбок нефальшивых

Друзей ушедших и подруг…

Мне душно в атмосфере зоны,

Где быдлом делают людей,

От позабывших про законы

Марионеточных судей…

Мне душно от скотов и хамов,

Которых также носит свет,

От пустоты печальных храмов,

В которых больше Бога нет…