Шеннон и Джинни легли спать рано, но Билл не чувствовал усталости, не хотел спать, был на взводе. Поцеловав Джинни и пожелав ей спокойной ночи, он засиделся у себя в кабинете далеко за полночь, отправив сообщения по факсу и по электронной почте двум сенаторам от Аризоны, нескольким членам законодательного собрания штата, в региональную службу надзора, в Ассоциацию предпринимателей, в Федеральную торговую комиссию, в ФБР, в Министерство торговли и вообще всем, кто только пришел ему в голову. Билл даже отправил факс в Даллас, в центральное управление «Хранилища», адресовав его лично Ньюмену Кингу, в котором подробно изложил свои претензии и подозрения, суть своего конфликта с «Хранилищем», потребовав освободить свою дочь от принудительных обязанностей, навязанных ей «Хранилищем», в нарушение всех законов и самой конституции.
Когда наконец Билл забрался в кровать, Джинни уже спала, тихо похрапывая. Он обнял ее и накрыл ладонью ей грудь. Джинни зашевелилась, застонала, прижалась задом к его затвердевшему члену. Биллу захотелось интимной близости. Прошло уже больше недели с последнего раза, но Билл сдержался, опустил руку жене на живот, закрыл глаза и сосредоточился на том, чтобы заснуть. Он очень этого хотел, но не мог. Предохраняться было нечем. У него не осталось презервативов, а у Джинни закончилась спермицидная мазь.
Завтра надо будет съездить в «Хранилище» и закупиться.
Глава 30
1
За неделю до начала занятий был назначен педагогический совет, и Джинни обзвонила всех своих знакомых-учителей, интересуясь, не хочет ли кто-либо, чтобы она его подвезла.
Никто не пожелал ехать с ней.
Джинни этого опасалась — на самом деле она поступила так как раз для того, чтобы выяснить настроение своих коллег. Однако вместо того, чтобы испугаться, занервничать, Джинни разозлилась, почувствовала в себе дополнительные силы и преисполнилась решимости не прогнуться ни под каким давлением.
Приехав в школу одна, она заняла место в первом ряду. Другие учителя заходили в зал, рассаживались, переговариваясь между собой, однако вокруг нее оставался круг пустых стульев, своеобразный искусственный барьер, преодолевать который не хотел никто.
Так продолжалось до тех пор, пока к ней не подсела Мег.
Джинни никогда в жизни не была никому так признательна, и хотя она никогда особенно не любила Мег, хотя их отношения описывались скорее выражением «коллеги по работе», чем «знакомые», она импульсивно пожала пожилой учительнице руку.
Та улыбнулась.
— Похоже, нам, изгоям, нынче лучше держаться вместе.
— А вы теперь куда ходите за покупками? — улыбнулась в ответ Джинни.
Мег рассмеялась.
— Так что здесь произошло? — спросила Джинни. — Почему все дезертировали?
— Понятия не имею. Меня никогда ни во что не посвящали, мне не поверяли свои тайны. Ты всегда была с ними более близка, чем я.
— До тех пор, пока вдруг не стала прокаженной.
— У тебя есть принципы, — сказала Мег. — У тебя есть честность. Пусть у нас с тобой совершенно разный подход к методике преподавания. Пусть мы с тобой спорим практически обо всем. Но одно у нас общее: мы обе стоим грудью за то, во что верим. И не отступаем перед лицом опасности. Я всегда восхищалась этим в тебе.
Джинни была искренне тронута.
— Спасибо.
— А остальные наши коллеги-учителя — безмозглое стадо.
— Как и дети и их родители, — добавила Джинни.
Мег кивнула.
— Год обещает быть длинным.
Вошедший директор остановился перед собравшимися, и те, кто стоял, сели. В зале воцарилась тишина.
— В этом году в начальной школе Джунипера будут кое-какие перемены, — после кратких вступительных замечаний перешел к делу директор. — И я с нетерпением их жду. Надеюсь, вы разделите мои чувства.
Далее он объяснил, что профсоюз учителей, попечительский совет и «Хранилище» только что составили наконец соглашение, согласно которому финансирование начальной, средней и старшей школ Джунипера в качестве эксперимента, запланированного на один учебный год, будет осуществляться не из общественных, а из частных средств. «Хранилище» вызвалось взять на себя все расходы города на образование в обмен на несколько небольших уступок.