Марком занимались совсем другие люди. Сначала его долго и упорно тестировали на признаки телепатии, а потом принялись обучать на кроликах – в самом буквальном смысле, предлагая вызывать у ни в чём не повинных зверушек приступы беспричинного страха. Успехи у него были не столь впечатляющими, как у Татьяны – но всё же он постепенно освоил способность «пугать» несчастных длинноухих вполне осознанно, а не случайным образом, как это было раньше. Мне было очевидно, что следующим шагом будут «тренировки» на людях – но я предпочёл об этом с Марком не говорить. Думаю, он и сам всё прекрасно понимал - и побаивался этого неизбежного часа.
А вот со мной самим всё было далеко не так просто. Порой я переставал понимать – а что я вообще делаю в программе доктора Гоппиуса, почему не отчислен, подобно девочке Ане и не переведён куда-нибудь с глаз подальше? В самом деле: выраженными парапсихологическими талантами, подобными тем, что имеются у моих товарищей, я похвастать не могу; протекция «дяди Яши» хоть и имеет некоторый весь, но вряд ли может оказаться решающей. Остаётся одно: неясные нейроэнергетические эманации, зафиксированные аппаратурой Гоппиуса в момент нашего с Алёшей Давыдовым «обмена разумов». Видимо, произведённый эффект настолько поразил учёного, что он сделал меня чуть ли не главным объектом исследований – в отличие от Марка, Татьяны и остальных, он занимался мной самолично, с использованием второго комплекта лабораторного оборудования, о котором он проговорился ещё в Москве.
Правда, привести его к такому же работоспособному состоянию никак не получалось, и моего инженерного образования и опыта, полученного при воссоздании лабораторной установки из подвалов родного ВУЗа хватало на то, чтобы понять: Гоппиус и его помощники занимаются не столько изучением феномена в моём лице, сколько отладкой оборудования. И, кажется, добились в этом кое-каких успехов: из подслушанного разговора следовало, что всё отработанное на моей тушке немедленно переносилось на восстанавливаемую московскую установку, для чего один из лаборантов Гоппиуса раз в три-четыре дня мотался в столицу. А ещё - он чего-то ждал. И это самое "что-то" должен доставить ему ни кто иной, как "дядя Яша". Гоппиус не раз проговаривался, что вот тогда-то дело сдвинется с места по настоящему, и не придётся, как сейчас, продвигаться вперёд черепашьими темпами...
И ещё один нюанс, подслушанный из учёных бесед: оказывается, несмотря на то, что московская аппаратура вышла во время эксперимента из строя, базовые настройки приборов сохранились, и учёный на полном серьёзе надеется повторить опыт со мной в качестве главного действующего лица. Это что же получается - мне светит снова оказаться в том самом креслице с проводами и металлической шапочкой на спинке, которая делает его подозрительно похожим на электрический стул? Нет уж, товарищи большевистские нейроэнергетики и пархатые эзотерики, я лучше пешком постою...
А ещё – в нашем расписании появились… будь дело в двадцать первом веке, я бы назвал их психологами, а пожалуй, что и психоаналитиками. Интеллигентные, эффектные барышни возраст самой старшей - не больше двадцати пяти. Все в белых врачебных халатах поверх элегантного, кажется, даже заграничного платья, с умело наложенным макияжем. Они как бы между делом подходили к нам во время перерывов между занятиями и завязывали беседу, после чего – предлагали пройти в отдельный класс. Разговор шёл самый естественный: «не трудно ли выносить темп учёбы», «как складываются отношения с «сокурсниками», «чего вы ждёте от будущего». Дальше – больше: в ход пошли психологические тесты в духе доктора Фройда и Юнга. В какой-то момент, я обнаружил, что милая девушка по имени Елена Андреевна (к каждому из нас была на постоянной основе приставлена своя, индивидуальная «психологиня») достаточно откровенно пытается ввести меня в лёгкий транс – знакомая мне по «той, прошлой жизни» техника «активного воображения» Юнга, нацеленная на общение с мистическим миром.
Поддаваться на такие дешёвые трюки я не собирался - и в ответ сконцентрировался на ножках Елены Андреевны. Благо, посмотреть было на что – юбка, которую она носила, едва прикрывала колени, а швы на чёрных, явно шёлковых, чулках был безупречно вертикален, порождая в моём измученном подростковыми гормонами сознании самые, что ни на есть, грешные мысли.