Хранить вечно. Дело № 2

Это было чистой воды везение, разумеется, как и неожиданно своевременное появление Ивана на даче. Не случись его, Яше пришлось бы обращаться к первому встречному, ссылаясь на потерю памяти. А там – неизбежные врачи, больница… нет, о таком даже думать не хотелось. Раз уж привалила такая удача, то надо поторопиться, и выжать из благоприятной ситуации всё, что только можно.

А там видно будет.

– Вот и хорошо. – кивнул он. – Тогда – с чего начнём?

…Третьего ноября дело по обвинению Якова Блюмкина рассматривалось на судебном заседании коллегии ОГПУ. К обычному судебному процессу оно не имело никакого отношения. Неизвестно даже, присутствовал ли на этом заседании сам обвиняемый – во всяком случае, упоминаний об этом в деле нет. Имеется только выписка из протокола заседания.

«Слушали: дело № 86441 по обвинению гр. Блюмкина Якова Григорьевича по 58/10 и 58/4 ст. УК. Дело рассматривалось в порядке постановления През. ЦИК СССР от 9/6 27 г.

Постановили: за повторную измену делу Пролетарской революции и Советской Власти и за измену революц. чекистской армии Блюмкина Якова Григорьевича расстрелять. Дело сдать в архив…»

Яша отложил книгу, встал с кресла и прошёлся туда-сюда по кабинету, давая отдых вконец издёрганным нервам. Прочитать про себя такое и сохранить ясность мысли – это не всякому под силу, даже если ты матёрый революционер, террорист и подпольщик со стажем, самолично отправивший на тот свет не один десяток живых душ…

Когда Иван со словами «завтра продолжим дядьЛёша, сил нет, как спать охота глаза…» завалился на кушетку, – а случилось это часа в три пополуночи – Яша не стал следовать его примеру. Налив себе кофе из большого медного кофейника, он пошёл в кабинет и принялся перебирать книги. И почти сразу наткнулся на ту, что попалась ему в самый первый раз – с его собственным фотографическим портретом на обложке и названием «Яков Блюмкин» над подзаголовком, набранным мелким шрифтом: «Жизнь замечательных людей».

Разумеется, куда полезнее было бы хоть наскоро, хотя бы в общих чертах, познакомиться с тем, что случилось за пропущенный им без малого век – но как тут удержаться, тем более, что потомки явно сочли его человеком не простым, а «замечательным»? Яша, и в прошлой своей жизни не чуждый честолюбия и известного хвастовства, никогда не сомневался, что останется в памяти людей именно в таком вот качестве – что бы там ни говорили, что бы ни сочиняли его многочисленные недоброжелатели. Так что, он зажал книгу под мышкой и отправился на кухню.

…Пятого ноября состоялось заседание Политбюро, постановлением которого был утверждён Приговор коллегии ОГПУ. Оно так и значилось в протоколе: «О Блюмкине»:

«а) Поставить на вид ОГПУ, что оно не сумело в свое время открыть и ликвидировать изменческую антисоветскую работу Блюмкина.

б) Блюмкина расстрелять.»

В тот же день ОГПУ издало внутренний приказ, в котором говорилось, что в сложное для Советской республики время Блюмкин «позорно изменил пролетарской революции, что никогда еще не было в рядах стальной чекистской когорты такого неслыханного предательства и измены, тем более подлой, что она носит повторный характер». Далее отмечалось, что Блюмкин приговорен к расстрелу и приговор приведен в исполнение…

Яша снова встал и прошёлся по кухне. Потянулся, было, к кофейнику, но понял, что кофе, пожалуй, сейчас будет маловато. К счастью, в одном из настенных шкафчиков нашлась початая бутылка коньяка незнакомой марки «Ной» и пара стопок из толстого зеленоватого стекла. Яша плеснул себе коричневой жидкости и опрокинул её единым глотком, словно самогон, не чувствуя ни аромата, ни букета. Его потрясывало.