— Не будьте столь высокомерны, серениссима. Моя племянница способна испытывать благодарность и дочернюю любовь, она согласилась участвовать в сегодняшнем представлении ради спасения своих сородичей. Это ли не благородство?
Серые глаза князя наполнила бесконечная усталость. Он меня пристыдил. Если бы не хищно поблескивающие при этих словах клыки, я бы уже рассыпалась в извинениях. Но вид зубов экселленсе направил мои мысли в другое русло.
Благородные защитники. Кусать граждан безнадзорно я им все равно не позволю. Но им же нужно питаться, так же как и нам. Только вот нам, чтоб поесть, нужно заплатить за еду, или поймать ее в сети, или вырастить. Так, так… Пойдем по аналогии. Никакого разведения людей на прокорм. Это немыслимо. И никакой разрешенной охоты. Хотя уверена, горожане не отказались бы от такого развлечения раз или два в год.
— Ваше сиятельство, — проговорила я, нарушив воцарившуюся было тишину, — вы будете платить людям за кровь.
— Простите? — смена темы его озадачила.
— Ваш способ питания, экселленсе, нужно легализировать. Этим мы убьем сразу нескольких зайцев: восстановим справедливость, потому что ваши, простите, тайные надкусывания наших граждан от нее далеки, и развеем мистический флер существования аквадоратских вампиров, тем самым уравняв их с прочими горожанами.
Князь задумался.
— Знаете, Филомена, это великолепная идея. Когда-то на заре времен король Аквадораты объявил для этих целей один день в году временем дикой охоты.
Разочарованный вздох от того, что мысль об охоте пришла не мне первой, я подавила.
— Король?
— Первый и единственный, Теодорих Безземельный, у людей все образования почему-то начинаются с монархии. Обычай не прижился из-за смены строя и потому, что после цареубийства гнездо Мадичи погрузилось в столетний сон.
— Мне казалось, что наш город-государство образовал совет патрициев.
— Лишив жизни монарха, — кивнул экселленсе. — Как, однако, поверхностно преподают историю в «Нобиле-колледже-рагацце».
Смущенно покраснев, я предложила:
— Пусть Ночные господа подадут прошение Большому Совету.
— Я составлю его немедленно.
— Необходимо также учредить некий надзорный орган во избежание…
— Подозрений!
Я хотела сказать «злоупотреблений», но согласно кивнула.
— Дона Филомена, — прошелестел князь, — у вас, моя серениссима, государственный ум. Тишайший Муэрто должен до последнего часа благодарить меня за брачный подарок.
— Меня подарило дожу море, Лукрецио, — отчеканила я. — Не плодите сплетни.
— О, их и без меня в избытке, дона догаресса. Например, о том, что супруга его безмятежности — русалка, одна из тех самых форколских сирен.
— Нелепица!
— Разумеется, серениссима. К чему я вам ее пересказал? Именно такие глупости крайне живучи в сознании толпы. Опасайтесь, дорогая. В случае беды наши добропорядочные горожане вполне способны, вопя и улюлюкая, потащить вас на костер.
Мы беседовали с князем уже довольно долго. Остановив бегущего по коридору лакея, я спросила, одет ли синьор да Риальто. Мне ответили, что одет и теперь рыдает, отказываясь выйти из спальни.
Я вошла туда без стука. Эдуардо сидел на кровати, опустив лицо в раскрытые ладони.
— Филомена!
— Вы хотели мне о чем-то сообщить.
Слуги почтительно удалились, экселленсе прислонился к дверному косяку, поглядывая в коридор.
— Сможешь ли ты меня простить? — всхлипнул Эдуардо.
— После того, как вы прекратите мне «тыкать»? Возможно. — Я села в кресло, которое незадолго до этого делила с Чезаре. — Губернатор, возьмите себя в руки. Ваша невеста ждет вас у алтаря.
— Невеста…
— Синьорина Блю Дуриарти, — напомнила я дружелюбно.
— Я не желал этого брака.
— Однако это не помешало вам разделить ложе с синьориной.
— Да не этого, Филомена, то есть дона догаресса. Я не желал принимать участие в авантюре, затеянной моим отцом.
И он принялся рассказывать мне то, что я и без того знала. Знакомство, ухаживание, притворство.
Зевок удалось подавить. Чикко пыхтела у уха. Как она здорово выстрелила свинцовой пулей! Может, предложить ей снова закусить дробью? Если мы поработаем над прицельностью, из крошки-мадженты может получиться смертельное и компактное оружие. Бесценная моя девочка. И я еще собиралась подарить ее этому синьору, что рыдает сейчас?
Он не знал, он не хотел, его заставили, принудили, обманули. Но он вовсе не такой болван, как многие воображают. У него, знаете ли, есть уши, чтобы слышать, и пальцы, чтобы сложить два и два. Изолла-ди-кристалло — вот ключ ко всему.
— Ключ? — заинтересовалась я. — К чему именно?
— К Аквадорате! — ответил Эдуардо с хвастливой торжественностью.
Я попросила уточнить. Он не смог, твердил лишь, что тот, кто владеет атоллом, владеет государством.
Вздохнув, я посмотрела на Лукрецио, он пожал плечами. Странно пожал, неправильно. Князь, кажется, понял больше меня, или у него изначально было то, к чему прибавляют два.
— Благодарю, дон да Риальто. — Изображать дружелюбие было нисколько не трудно. — Вы прощены.
Покрасневшими глазами Эдуардо наблюдал, как я поднимаюсь.
— Пойдемте, — предложила я, — догаресса безмятежной Аквадораты отведет вас к алтарю.