Хранитель

Таррэн опасно покачнулся и прикрыл глаза.

Нет, на пальцах объяснять больше было не надо. Тем более перед темными: рано им знать такие вещи, как рано знать правду о Гончих и единении. Но Бел могла бы сказать яснее, могла не общаться намеками и полунамеками, воспользовалась бы узами, в конце концов, или нашла другой способ сделать так, чтобы он понял… если бы хотела, конечно.

У него болезненно сжалось сердце.

«Они же с утра ушли! – мысленно простонал Таррэн. – Целый день прошел, а я так и не почувствовал, что они уже обменялись кровью! Ничего не услышал, не увидел и спокойно тут сижу, пока они, быть может, насмерть бьются за место вожака в своей вновь образованной паре! Ведь Карраш именно сейчас вошел в полную силу, заматерел, став опасным вдвойне! Он так давно хотел начать единение с Белкой, а она все раздумывала: рисковать или нет? Ведь бороться со взрослым самцом в полной силе гораздо опасней, чем в шутку соревноваться с Траш или Ракшей, а Карраш к тому же еще и мимикр. Вздорный, упрямый, своевольный. И вот сегодня… именно сегодня, когда остроухие вновь оказались на грани бешенства, а я ничего не заподозрил…»

Таррэн глухо застонал, когда попытался нащупать призрачные узы со своей парой и увидел, как они бессильно повисли. Нет! Она и здесь все предусмотрела!

– Шранк…

– Дошло наконец? – со злым удовлетворением кивнул воевода, и эльф неожиданно гневно возмутился:

– Ты ведь знал! Знал, гад, на что они решились, и до сих пор молчал!

– Ты тоже знал: тебе все напрямую сказали. Только что мордой не ткнули. Не был бы дураком, давно бы уже сообразил! А теперь поздно кулаками махать!

Таррэн зло сверкнул неуловимо покрасневшими глазами и отвернулся. Сказать было нечего: действительно дурак. Понял бы раньше, ни за что бы не опустил ее. По крайней мере, не здесь и не сейчас, где он не может за ними даже проследить. Где нет миллионов послушных ему разумов и всеобъемлющего чувства единения, как в Проклятом лесу. Где он не сможет помочь, если Карраша вдруг занесет.

– Ирташ, след! – отрывисто бросил эльф, сжав пятками тугие бока молодого мимикра. – Найди их! Где бы они ни были, найди!

– Да чего искать-то? – поморщился Шранк. – Во-о-он там пригорочек виднеется. Наверняка тот, о котором Белик говорил: мол, весточку оставит. Идем глянем поближе, пока ты половину леса тут не спалил.

Таррэн не ответил, но люто полыхнувший в его глазах «Огонь жизни» напугал даже невозмутимого Сартаса, заставив поспешно отъехать подальше, закрывая собой побледневшую эльфийку. Но молодой лорд на них даже внимания не обратил: до скрипа сжал зубы и, вцепившись побелевшими пальцами в луку седла, без единого слова умчался вперед, уже хорошо зная, что именно увидит.

Глава 15

«Прости», – виновато проступила надпись на эльфийском, старательно выцарапанная на коре столетнего дуба, под которым когда-то ему довелось прощаться с караваном герра Хатора. Под ней валялось небрежно брошенное на землю седло вместе с остальной упряжью да дорожный мешок, на котором сверху небрежно лежала знакомая черная курточка. Вкусно пахнущая медом рубашка из ланнийского шелка, богато отделанный пояс из кожи пещерного тролля с гномьими, Крикуном выкованными ножами. Аккуратно поставленные рядом маленькие сапожки…

Таррэн с тяжелым сердцем подошел к оставленным вещам и медленно поднял голову: неторопливо раскачивающиеся на ветру ножны с ее родовыми клинками без звука упали в его подставленные ладони. Да, все верно: Белка хорошо подготовилась к предстоящему безумию. Выбрала время, нашла пустынный уголок, разделась. Она не взяла ничего, что могло бы помешать ей во время единения, – ни одежды, ни обуви, ни оружия. Ничего, что могло бы сковать движения или поманило соблазном разобраться с непокорным мимикром языком силы. Кто знает, на что толкнут ее инстинкты кровожадного зверя? Вот она и не стала рисковать.

Шранк, разглядев оставленную «весточку», многозначительно присвистнул, но темный эльф словно не услышал. Сжав в руках обтянутые плотной тканью ножны из черного палисандра, отошел к краю пригорка, опустился на пятки и, положив ее «проклятие» на землю, крепко зажмурился.

«Что же ты творишь, любовь моя? Почему не сказала? Разве я заслужил недоверие? Чем-то обидел тебя? Задел? Слишком сильно давил, не желая подвергать опасности? Но ведь это не со зла, родная. Я всего лишь не хочу, чтобы тебе было больно. Не хочу тебя потерять. Понимаешь, малыш? Где же ты, моя маленькая Гончая? Да, жива, я чувствую, потому что перстень молчит. Но не ранена ли, не пострадала? Белка… отзовись…»