Хранитель

Чем больше я кричала в пустоту, тем больше возмущения во мне поднималось. Я сыпала проклятиями в небеса за все несовершенное и несправедливое устройство мира. Изнутри меня пожирала боль, и из нее текли слова, иногда страшные, но мне было все равно. Это был крик души, и он постепенно трансформировался в крик от имени всех обездоленных и страдающих Земли. Меня всегда ужасали факты существования войн, концлагерей, страшных болезней, терактов, катастроф, голода, маньяков-убийц и остальных кошмаров бытия, я и раньше не могла мириться с тем, что это все когда-то существовало или существует. Я иногда не понимала, как вообще можно спокойно наслаждаться жизнью, когда кто-то в эту секунду страдает, и его боль даже описать невозможно. Конечно, папа мне попытался объяснить, зачем все это нужно, но тогда мне все эти доводы казались неубедительными. В тот момент, когда мое сердце разрывалось от боли, все вселенские несправедливости всплыли в моем сознании, и мне от этого становилось еще больней, и я кричала сквозь слезы:

– Зачем, Господи, зачем? Зачем ты создал этот ад? Зачем создал меня в нем? Зачем создал всех этих людей, миллионы, десятки, сотни миллионов людей и позволил им так страдать? Даже если они это заслужили в прошлых жизнях, неужели нужно их так сильно наказывать? Что такого могли совершить сотни миллионов человек, чтобы погружать их в этот ад? Не могли же они все быть палачами и инквизиторами? Да даже если были, они же ничего не помнят, в этом нет справедливости! Господи, нет в твоем творении милости и справедливости, нет в нем совершенства!

А дальше следовали проклятия, которые мне даже приводить здесь не хочется. Конечно, сейчас на холодную голову я понимаю, что мое личное горе было гораздо меньше, чем у тех же мучеников войны или лагерей, но тогда для меня не было разницы. Я чувствовала, что моя жизнь рухнула, и факт существования миллионов еще больших горестей, чем у меня, тогда только усугубляли мое личное страдание. Я не стеснялась в словах небесам, меньше всего тогда я боялась наказания, мне казалось, что хуже уже не может быть. А если может, это только подтверждает мой вывод о том, что в этом мире нет справедливости. Ведь даже у людей есть выражение: «Лежачего не бьют». Неужели его нет у Всевышнего?

Я проплакала до поздней ночи. Мои проклятия перешли в требования ответа. Я, маленький человек, Вера Ионова, требовала у Творца ответа за Его деяния. Я кричала: «Если есть логика в Твоем Творении, то расскажи мне ее! Расскажи, может, я пойму, и мне будет не так больно!» Так я, кажется, и уснула.

Глава одиннадцатая. Выздоровление

Утром я проснулась со щемящей болью в сердце. Вернее, я проснулась, а вместе со мною проснулась и моя боль. Или она проснулась раньше меня. Или она вообще не спала? Я не помнила, что мне снилось. Мне очень хотелось утешения, как маленькому ребенку. Мне хотелось, чтобы Тея явилась мне или я услышала Голос Всевышнего, или они приснились мне во сне, ну или хотя бы я почувствовала Присутствие и Утешение. Но ничего такого не происходило. Никто не пришел и не утешил меня. Только эта боль. И я поняла, что теперь она моя подружка и сестра, моя постоянная и верная спутница. Я не знала, надолго ли, но избавиться от нее или заглушить было не в моих силах. Боль и разочарование – вот мой удел. Зачем меня вернули из той комы? Зачем я не умерла тогда? Это было жестоко, жестоко, жестоко!

Мне уже не хотелось сыпать проклятиями в адрес Небес, но остался горький вкус разочарования в мудрости их. Как могли они Они создать такой мир? И как могли послать меня сюда? И зачем выдернули из моей реальности, показали другую, намного лучшую, а потом снова вернули? И почему мне сейчас так больно?

Я не могла смотреть телевизор, не могла читать, не могла ничего делать. Невозможно было отвлечься от этой вездесущей боли.

Я не знала, куда себя деть. А потом поняла. Я включила ноутбук, открыла чистую страницу Ворда и начала печатать. Я не думала, о чем буду писать. Мне просто нужно было излить свою боль.

Я часто делала это в детстве. Когда мне было плохо или одиноко, я открывала чистую страницу тетради и начинала писать. Это было мое убежище, моя страна, в которой я была Творцом, богиней. Я уходила в фантазии с упоением, и была этим счастлива. У меня до сих пор лежат тетрадки с моими муками творчества: рисунками, зачеркнутыми и перечеркнутыми строками. Тетрадь для меня тогда была единственной подружкой, опорой, отрадой. Я росла одна в семье, друзей, будучи тихоней-интровертом, заводила очень тяжело. И именно мои дневники заменяли мне живое общение.

А теперь я вспомнила это чувство, и мне захотелось также. Я строчила и строчила, не зная, какими будет следующая строка, следующее слово. Сначала это были несвязные эмоции. Фразы, выражавшие мою боль. Что-то такое: