Хранитель драконов

Меркор фыркнул — эта идея была ему омерзительна.

— И позволить людям забить их и продать их тела по частям? Позволить им открыть для себя, что драконья печень действительно имеет удивительную целебную силу, если ее высушить и скормить человеку? Допустить, чтобы они обнаружили эликсир в нашей крови? А какие острые орудия можно делать из наших когтей! Да, пусть они убедятся, что мифы имеют под собой основание. И тогда они придут за нами. Нет, Кало. Ни один дракон, даже самый слабый, не станет жертвой людей. И нас слишком мало, чтобы так легко избавляться от кого бы то ни было из нашей расы. Нельзя оставлять сородичей здесь, ибо каждый из нас, даже если умрет, должен стать пищей и источником памяти для остальных. В этом разногласия недопустимы. Так что когда мы выступим, нам следует забрать всех. И потребовать себе в сопровождение людей, чтобы помогали добывать еду, пока мы не окажемся там, где сможем прокормиться сами.

— И где же это? — спросил Сестикан.

— В Кельсингре. В лучшем случае. Или, на худой конец, в том месте, которое больше подходит драконам, где есть на кого охотиться.

— Мы не знаем дороги.

— Мы знаем, что это не здесь, — спокойно ответил Меркор. — Мы знаем, что Кельсингра была у реки и выше Кассарика по течению. Так что сначала поднимемся по реке.

— Но течение изменилось, — возразил Кало. — Там, где раньше река была узкой и быстрой и текла через равнины, богатые дичью, она теперь широка и течет через топи и заросли. Даже людям не так-то просто преодолеть их. И кто знает, что стало с землями, лежащими между нами и горами? Когда-то в эту реку впадала дюжина речушек и ручьев. Существуют ли они сейчас? Или тоже поменяли течение? Неизвестно. За все время, что люди тут живут, они не исследовали верховий реки. А ведь они не меньше нашего хотят найти сухие просторные земли. Ничто и никогда не мешало им пройти вверх по реке. Поэтому если бы Кельсингра еще стояла и ее можно было бы найти, они бы уже это сделали. Ты хочешь, чтобы мы покинули это место, где хоть в какой-то мере чувствуем себя в безопасности, где нас пусть скудно, но кормят, — покинули ради путешествия через топи в надежде найти твердую землю и Кельсингру. Это глупая мечта, Меркор. Мы просто умрем в погоне за миражом.

— То есть ты, Кало, предпочтешь просто умереть здесь?

— Почему бы и нет? — с вызовом заявил черный дракон.

— Потому что я, например, предпочту умереть свободным драконом, а не скотом. Я предпочту надежду снова выйти на охоту, снова почувствовать горячий песок на чешуе. Испить из серебряных ключей Кельсингры. Если мне придется умереть, я хочу умереть как дракон, а не как одна из жалких тварей, в которых мы превратились.

— А я предпочел бы поспать! — зашипел Кало.

— Тогда спи, — спокойно ответил Меркор. — Набирайся опыта, в смерти он тебе пригодится.

На этом разговор закончился. Драконы заворочались, затихли и снова заворочались, пытаясь устроиться поудобнее. Но уже не могли. И дело было не в холодной мокрой земле — это слова Меркора разрушили их смирение. И прежнее чувство ненависти, и терпение казались теперь Синтаре подобными трусости и покорности.

С того мига, как Синтара вышла из кокона, она знала, что ее жизнь пошла неправильно. Предложение Меркора открыло множество возможностей. Осторожно, чтобы не разбудить других, драконица вытянула шею и расправила слабые крылья. Неужели они совсем не выросли? Каждую ночь Синтара, дождавшись темноты, выполняла этот бессмысленный ритуал. Ночь за ночью она притворялась, что крылья растут. На самом деле они оставались жалкими отростками, размером едва ли в треть положенного. С их помощью можно было едва-едва поднять ветерок, а уж никак не оторвать тело от земли. Синтара сложила крылья.

Дракон становится драконом благодаря крыльям, подумала она. Без крыльев нельзя охотиться, да и спариться нет надежды. Она содрогнулась от негодования. Всего несколько недель назад она задремала на солнечном пятачке, и ее грубо разбудил Дортеан — он пытался залезть на нее. Синтара проснулась тогда с гневным ревом. Дортеан был оранжевым, с короткими лапами и тонким хвостом. Сама его попытка спариться с ней — это унижение. Дортеан был глуп и смешон. Проснуться оттого, что он топчется по ней грязными лапами, — какой отвратительный контраст с воспоминаниями о драконах, спаривающихся в полете!