— В самом прямом, — пояснил я. — Данное условие для меня неприемлемо, Карл Августович. Я никогда не обещаю того, в чем не уверен, потому даже в детстве на «американку» никогда с ребятами не забивался. Кто знает, что надо будет сделать, если проиграешь? Вдруг придется, например, без трусов три круга вокруг школы обежать? Унизительно же, девочки смотрят. А надо, слово дано, заднего не включишь, ибо западло. Так что — нет. Придется, как видно, идти другим путем, не самым прямым и чистым, но все же действенным. Есть у меня кое — какие соображения на этот счет.
И я демонстративно цыкнул зубом, так, будто он у меня болит. Шлюндт понял мой намек, его взгляд стал колючим.
— Но, само собой, обещанный гонорар за ваши труды будет выплачен в полной мере, — заверил его я. — Назначайте день, называйте время, и я сделаю все, что от меня зависит. Тем более что удружить вам для меня всегда в радость.
И я растянул рот в улыбке, демонстрируя ему все свои тридцать два зуба, из которых несколько были ненастоящими.
— А я вас вспомнил, молодой человек, — вдруг сообщил мне Вагнер. — Увидел ваши зубы — и вспомнил. Вы сын Анатолия Дмитриевича Швецова, верно? Мы специально тогда материалы из Женевы заказывали, ваша матушка настояла. А вы, помнится, убеждали ее, что это все блажь.
Было такое. Мы тогда с «соколовскими» пацанами схлестнулись, и мне два верхних зуба один из них при помощи кастета удалил. Ну и губу крепко разодрал, мне ее в этой же клинике после пластический хирург в норму приводил. Тоже, разумеется, по настоянию мамы. Я был против, ибо пыль странствий и шрамы украшают мужчину, ну или как минимум добавляют ему шарма. Я на этот шрам за три месяца пяток доверчивых дурочек поймал, между прочим, рассказывая им на ходу сочиненные байки о его происхождении. Ясно, что с дамами постарше такой трюк не пройдет, но на первокурсниц он действовал отлично, особенно если в дополнение к нему шел «чилаут» в каком — нибудь приличном клубе.
— У вас прекрасная память, Петр Францевич, — отвесил я врачу легкий полупоклон. — Уважаю.
— Профессиональная, — скромно заметил тот. — Как здоровье отца? Давненько он к нам не заглядывал.
— Должно быть, времени у него нет, — ответил я. — И потом — он не любит подобные заведения. Считает, что чем реже ты в них появляешься, тем меньше проблем свалится на твою голову.
— Распространенное заблуждение. — Лицо Вагнера стало грустным. — Как увидите его…
— Маловероятно, — прервал я его слова. — Мы не так часто общаемся. Но если вдруг — я непременно передам ему ваш поклон и приглашение на плановый осмотр. И еще одна просьба…
— Петр, ты получишь кинжал Зияуддина, — не дал мне договорить Шлюндт. — Он твой. Но мой юный друг войдет в эту палату и осмотрит перстень.
— Карл Августович, теперь я тем более против, — насупился врач. — Повторю то, что уже говорил — человек за дверью опасен. Он не контролирует себя, поскольку лишен разума. Перстень же — краеугольный камень его безумия, предмет, который он будет защищать всеми силами. Бог с ней, с репутацией, но мы не вправе рисковать жизнью и здоровьем этого юноши.
Ну не знаю, не знаю… Полагаю, мой папаша только обрадуется, если меня придушит псих. Скажет что — то вроде: «подобное к подобному тянется».
— Петр, возможно, я тебя крайне удивлю, но человечество давным — давно изобрело массу медикаментозных средств успокоительного типа, — задушевно сообщил Вагнеру антиквар. — Поставь этому беспокойному господину какой — нибудь укольчик, после которого он заснет сладким сном, да и все. Наш мальчик зайдет, посмотрит колечко и после выйдет, а ты получишь кинжал, некогда принадлежавший легендарному герою Кавказа, который тебе так нужен, уж не знаю зачем.
И в самом деле — на кой врачу кинжал горца? Убей не пойму. На коллекционера холодного оружия он точно не похож. Впрочем — какая разница? Вопрос в другом — что затеял мой хитроумный друг? Что он хочет получить от меня?
— Укольчик, — посопел Петр Францевич. — Ну если что — то седативное, и не очень большую дозу… Ах, Карл Августович, Карл Августович, на что только не пойдешь из уважения к вам?
И он покинул нас, направившись по коридору в сторону поста, на котором скучала очень симпатичная медсестричка.
— Валерий, молчи, — велел мне антиквар еще до того, как я что — то произнес. — Будем считать мой поступок просто дружеским жестом. И имей в виду, если ты сейчас отпустишь шуточку вроде «займом, а не жестом», я очень расстроюсь.