Хранитель кладов

Доесть вот только угощение мы не успели, поскольку из все того же лаза высунулась башка крота — лидера с несвойственно для данного существа выпученными подслеповатыми глазами, а следом за этим с пня встал и дед Силантий.

— Ну вот, ребятки, — огладил он свою бороду. — Кажись, нашли вашу пропажу.

— Случилось что — то? — насторожился мадьяр.

— Одного из его помощников прямо на месте убило, — пояснил старик. — Он на какой — то препон в земле наткнулся, да и полез смотреть, что да как. Нет чтобы весть подать и в сторонку отползти! А это невесть что его возьми, да жизни и лиши. Чародейство, никак не иначе. Стало быть, это то, что вам потребно. Но я — то, старый дурень! Чего сразу не смерковал, что кроме как в Ведьминой просеке поклаже быть и негде? Самое же пакостное место в моих владениях! Дядька твой, поди, потому и бродил по моим лесам столько времени, что подыскивал такую лежку, где земля зло в себя впитала.

— Ведьмина просека, — повторил я. — Ну раз Ведьмина, стало быть, ясно.

— Чего тебе ясно, щегол — болтун? — насупил брови дед. — Ведьмы — они не хуже и не лучше, чем ты или вон он. Все мы под Луной живем, каждый своим путем идет, как может, когда добро сотворит, когда зло. Жизня — она что лес для того, кто привык в полях жить, никогда не ведаешь, куда тропинка заведет — в чащу глухую или на опушку светлую. Просека потому так называется, что там лет триста назад двух ведьм селяне жизни лишили, да еще и пакостно оченно. Издевались над ними всяко, потом одну, что постарше, повесили, а вторую… Рассказывать не хочется даже. Нет, может, и было за что, только эдак — то зачем? Хочешь убить — убей, но измываться — не дело. Я селян тех после хорошенько по лесу помотал, два дня выбраться к своей деревне не могли. А просека та с той поры недобрым местом стала, потому как одна из ведьм предсмертное подсердечное проклятье кинула на убийц. Потому я их, кстати, живыми и отпустил, они все, почитай, всё одно что мертвецы. От такого проклятия спасения нет. Но вот беда — его и земля запомнила, и трава, и деревья. Плохое стало место. Гибельное. Если человек там сильно долго пробудет или, того хуже, заснет — все, пропал он. Болезнь его убьет вскоре, или какая другая напасть. Возьмешь там гриб или ягоду — тоже гроб можно заказывать, в них яду больше, чем в гадючьем клыке по весне. Врать не стану — я туда особо не суюсь. Неуютно там. Стыдно сказать — когда мой лес вырубали, я сильно опечалился, что эта просека под пилу не попала. Все деревья жалко, а эти — нет.

— Веселые дела, — встал и я на ноги. — Ласло, пляши. Мы нашли то, что искали.

Глава 13

Тельце погибшего крота валялось на земле, выглядя при этом невероятно печально. Нет, смерть вообще очень редко смотрится радостно, но тут прямо вот совсем — совсем все минорно смотрелось. Если добавить к происходящему мелкий дождь, серое небо и печальную музыку да снять на камеру — и все, можно отправлять получившуюся короткометражку в Канны, она в разделе «Авторское кино» запросто может «пальмовую ветвь» получить. Там такую заумь любят. А если еще и название правильное дать, так и вовсе. «Последний свет в конце тоннеля», например.

— Ты прав, Валера, — сообщил мне Ласло, глядя на отважного, но, увы, покойного подземного жителя. — Его убило проклятие. Значит, именно тут дядюшка спрятал то, что было украдено у моей семьи.

— Не только у нее, — уточнил я. — Сдается, он изрядно помародерствовать успел.

И у меня на то имелись веские доказательства, поскольку уже добрых минут пять в моей голове непрестанно бубнили несколько голосов, причем по — русски ни один из них не изъяснялся. В наличии имелись немецкая, французская, и даже, по — моему, итальянская речь, причем, что примечательно, все голоса были женские. Впрочем, под конец добавился один мужской, принадлежал он какому — то старику, торжественно что — то вещавшему на английском. Мало того — похоже, что на староанглийском, так как половину слов я просто не понимал. Хотя — поди разбери что — то в эдакой разноголосице? Одно хорошо — слышал я их не сильно хорошо, приблизительно так, словно они за стеной говорили. И слава богу, а то от эдакого гвалта недолго и умом тронуться.

— Ты о чем? — немедленно поинтересовался мадьяр, и я изложил ему суть вопроса.

— Köszönöm, — сообщил он небесам, глянув на них. — Нашли!

Как видно, это «спасибо» на его языке.

— Все так, все верно. — Я топнул ногой по тому месту, где, похоже, был зарыт клад. — Вот только, Ласло, признаюсь честно — что — то мне маленько не по себе.

— Что ты имеешь в виду? — насторожился мой спутник.

— То самое. — Я показал на крота. — Вон животину на месте убило. Ясное дело, я побольше размером буду, но кто знает? Очень, понимаешь ли, не хочется рядом с ним лежать, поджав ножки к животу.