Хранитель кладов

И снова я увидел ту же девушку. Она стояла в темном коридоре, рядом с ней обнаружился молодой человек, который, нежно держа ее за руку, что — то говорил. Впрочем, и так понятно что. «Наши чувства сильнее обстоятельств, мы всегда будем вместе, чтобы ни случилось, я скорее умру, чем расстанусь с тобой». Ну и, судя по выражению лица юноши, звучало непременное: «Ты не думай, я после на тебе обязательно женюсь». В наше время подобные речи разве что улыбку вызвать могут, но, исходя из фасона платья девушки и количества кружев на нем, а также полувоенному наряду юноши, дело происходит сильно не сейчас. О том же говорят муаровые орденские ленты, надетые через плечо, красующиеся на обоих. Как видно, сбежала парочка с каких — то статусных мероприятий, чтобы пообщаться. И еще — сдается мне, что эти двое не просто аристократы. Бери выше — они королевских кровей. Почему? Есть в них что — то такое неуловимое, присущее только венценосным особам. Не скажу, что я их много видел, но — доводилось. А еще — небольшой венец на голове у девушки. Это не корона, нет, но точно не простое украшение. Это точно принцесса, ну или что — то вроде того. Уже хорошо. Нет, ясно что в восемнадцатом — девятнадцатом веке этих принцесс в Европе как собак нерезаных обитало, особенно в германских землях, но все же круг худо — бедно сузить можно.

Но не это главное. Предмет. Я не вижу его.

А нет, вижу. Вот он и появился! Просто юноша наконец — то отпустил руку девушки и подался назад, а та, ласково улыбнувшись, обвела пальцем небольшое золотое украшение, тускло сверкнувшее камнями, и что — то прощебетала.

Вот и что это? Брошь? Нет, вряд ли, не бывает брошей снабженных тремя камнями, что крепятся к основанию тремя короткими золотыми цепочками.

Нет, это подвеска. Прав был Ласло. Она и есть!

Не успел я про это подумать, как коридор охватило пламя, а в мои уши ввинтился женский крик, неистовый и страдальческий.

Багровая вспышка — и вот я хлопаю глазами, в которые бьет яркое утреннее солнце.

— Тьфу, холера вас возьми всех. — Мой лоб опять был в испарине, а сердце колотилось о грудную клетку так, что казалось — вот — вот, и оно ее расшибет вдребезги. — Ох уж мне эти спецэффекты!

Но на самом деле я был доволен, потому что увидел то, что хотел. Лучше бы, конечно, со всех сторон оглядеть искомое, но и так хорошо. Форму подвески помню, цвет камней тоже, и даже две буквы в виде вензеля, который ясно читался на основном предмете, запомнил.

Цветных карандашей или фломастеров в моем доме сроду не водилось, потому оттенки трех камней, которые были расположены по бокам и внизу подвески, я обозначил на рисунке буквами, добавив к ним стрелки — направления. Ну да, выглядело это немного диковато, на мой взгляд, но, с другой стороны — чем богаты, тем и рады.

Письмо ушло, а я отправился в душ, рассудив, что раньше, чем через пятнадцать — двадцать минут Шлюндт мне не позвонит. Пока письмо придет, пока он его прочтет, пока выдержит паузу, чтобы соблюсти регламент…

Я успел выйти из ванной комнаты, позавтракать, выкурить пару сигарет, а телефон молчал.

Я походил по комнате, посмотрел новости по телевизору, почистил сначала парабеллум, а после и наган (что, вообще — то, следовало сделать еще вчера, плюнув на усталость и сонливость), загрузил вещи в стиральную машину, отметив, что крови на них нет, но зато имеются какие — то пятна странного цвета, должно быть, ихор, еще сигаретку выкурил. Ни звонка, ни смски.

Чудно. И непривычно. Я как — то уже свыкся с мыслью, что Карл Августович знает все и обо всем, а тут — тишина. Может, он на меня обиделся за ту проделку в больнице? Да ну, чушь. Для него на первом месте выгода, а все остальное — вторично.

Кстати — о выгоде. Надо наконец разобрать свой вчерашний улов. И заодно решить, что с ним дальше делать.

Я принес из прихожей рюкзак и высыпал его содержимое на стол. Приличная кучка получилась, между прочим. Внушающая уважение.

Но при всем этом подборка все же оказалась сорочьей. Нет, прав я был, покойный дядюшка все, что ему подворачивалось под руку, тащил под себя. Иначе что в этой груде ценностей делали несколько обручальных колец, причем ни разу не антикварных? Не иначе как их бывшие владельцы имели неудачу пересечься с мадьярским колдуном, на чем, собственно, и подошел к концу их жизненный путь. Ну а кольца перекочевали в коллекцию алчного злодея.

Но и старинных вещичек тут, конечно, тоже имелось немало. Увы и ах, я до сих пор даже приблизительно не могу определить возраст и ценность той или иной вещи, хотя это, по сути, вменено мне в обязанность, но иные предметы сами за себя говорят. Например — вот этот перстень с ярко — синим камнем. Ясно же, что это старая работа, это понятно по некоей ауре, которую трудно не ощутить. Старые вещи, старые книги, старые картины — они ведь как живые. Их почти невозможно спутать с так называемыми «репликами». Это особый запах, особая форма, особое благородство, если можно так сказать.