Хранитель лабиринта и пленница белой комнаты

– Парень, ты бы отошел за колонну! – предложил Рене.

Его голос звучал издалека, значит, сам он уже отошел, а убийцы встали на позиции, готовые открыть огонь на поражение. Но если они сделают это сейчас, то Дочь ледяных объятий взорвется и сожжет своим пламенем смерти меня. Поэтому-то они и хотели, чтобы я укрылся от огня.

Они торопились – еще можно было все уладить миром. Вместо побега я опустил меч и сделал несколько шагов навстречу Дочери ледяных объятий, остановившись на расстоянии вытянутых рук. Кристина разжала плечи и опустила ладони. Пламя в ее груди стало чуть слабее.

– Одного мертвого, может, и получится насытить, но не миллиарды! Ты совсем не видела Лабиринта – в день твоей смерти я выпустил тебя на Поверхность. Может быть, ты говорила со своим отцом? Очень сомневаюсь.

– Причем тут мой отец? – растерялась Кристина.

– А ты не задавалась вопросом, что он увидел в Лабиринте такого, после чего бросил семью, призвание и сбежал в церковь? Может быть, ты спросишь его о своей идее выпустить в наш мир страхи, от которых он сбегал всю жизнь?

– Я хотела бы спросить его! Хотела бы услышать его совет! Ты знаешь, как я желаю просто увидеть папу, но папы здесь нет. Есть только ты, и есть я. Второго шанса спасти людей у меня не будет. Я хочу, чтобы ты был со мной, прошу!

Дочь ледяных объятий протянула руку. Из туннеля подул ветер – поезд приближался.

– Парень! – прокричал Рене.

– Отец учил тебя проверять все самой. Поэтому ты стала ученой. А теперь тобой двигает слепая вера. Ты не знаешь, что сокрыто в Лабиринте, но ты веришь, что там есть что-то хорошее. А я знаю: я видел зло, сокрытое в нем. Неужели ты готова из-за своей веры убить меня, человека, который знает?! – спросил я. Мои глаза цеплялись за надежду в ее зрачках, убегавших от моих слов.

– Я уже убивала, и я… – прошептала Дочь ледяных объятий, и ее разомкнутые губы застыли в ищущей тишине.

– Я знаю, что ты убивала. Убить ради жизни – это одно. Убить ради идеи – совсем другое! Разве этому учил тебя твой отец? Разве ради этого ты занималась наукой и пыталась сделать мир лучше, через эксперименты, опыты, споры, дискуссии? Сейчас твоим голосом говоришь не ты – это вера язычников, а не твои знания. Прошу: спустись в Лабиринт! Пройди теми тропами, что прошел я. Это будет твой – твой! – личный опыт. – Стук колес стал накатывать на мой голос, и я перешел на крик: – Найди своего отца! Спроси его совета! И вернись ко мне! И тогда мы закончим наш спор, как люди, а не фанатики…

Я протянул руку, и наши ладони соприкоснулись. На мгновение, но сердце девушки заискрилось. Мое же сердце било сумасшедшими курантами – от любви или от страха? У меня не было времени, чтобы найти ответ. Я разорвал связь, развернулся и поспешил к поезду, мечтая в жажде, чтобы ни у кого не сдали нервы – пусть все уйдут со встречи живыми.

– Постой!.. – крикнула Дочь ледяных объятий, пытаясь беспомощным голосом остановить меня.

Я не остановился и не сбавил хода. Мои спутники запрыгнула в тот же вагон, что и я. Пробегая мимо Кристины, Гор крикнул:

– Твой поезд следующий.

А затем двери поезда закрылись. Дочь ледяных объятий продолжала смотреть на меня через стекла, сжимая обледеневшие пальцы. Она стояла недолго, пока встречный поезд не пришел на вторую платформу, и тогда девушка повернулась к нему. Наш состав тронулся, и я не увидел, села Кристина в вагон или нет. Если она отправится в Лабиринт, то переживет ли его? Возможно, что нет. Но по крайней мере сейчас она осталась жива, и я хотел поблагодарить за это Рене:

– Спасибо, что не отдал приказ.

– Не благодари, парень. Ты был уверен в себе, а я нет. Лишь это определило исход беседы, – ответил мертвец, а поезд нес нас к пункту назначения.

ГЛАВА 5. ГЛАЗ БУРИ

Мы вышли из метро в центре мегаполиса и увидели пропитанное нефтяными облаками Хорна небо. Огненные столбы света над двумя небоскребами пробивали пелену тьмы и, подобно зареву пожара, окрашивали серость города оранжевым сиянием. Буря крутилась вокруг огненных колец, окружавших маяки, но не могла пробиться сквозь них… Маяки не позволяли Древнему богу разорвать связь с Лабиринтом, поэтому половина его души все еще оставалась внизу, среди плененных братьев и сестер. Как только язычники погасят огни Иерусалима, Хорн завершит воплощение, и тогда, чтобы утолить голод, он «съест» город.

Мы спешили к одному из небоскребов. Рене давал последние указания по защите маяка. Он был встревожен – небесный свет угрожал всем мертвецам; из-за сияния мои братья потеряли силу и больше не могли телепортироваться. Мертвые братья даже не могли поднятья на крышу – живой огонь их просто сжег бы. Я же, напротив, чувствовал, как пламя Иерусалима разжигало уголь в душе, и рвался наверх. Со мной был готов пойти Алексей Георгиевич, но Рене возражал – он не доверял старику. Это не останавливало начальника службы безопасности, который живо интересовался ритуалам изгнания: что нужно конкретно сделать, чтобы избавиться от восставшего бога?