(Исаия 14:11-14)
ГЛАВА 1. ИНТЕРЛЮДИЯ (ОКОНЧАНИЕ)
Капли летнего дождя тихо били по стеклу. Они собирались в тонкие струйки, напевая мелодию одиночества. Все в этом мире потеряло цвет. Небо затянула серая пелена, и в ней не нашлось места для солнца; листья лишились зелени; белая комната утратила чистоту, а душа – безмятежную радость. Только мелодия грусти звучала в унисон с дождем. И вопрос, заставивший меня вздрогнуть от ожившей совести:
– Так почему ты убил ее? – спросила Пленница белой комнаты.
Я оторвал взгляд от окна и посмотрел на собеседницу – все ту же милую девушку с серебристыми волосами и плюшевым кроликом. И она все так же задавала свои неуместные вопросы, нелепые и по-детски бестактные, однако заставляющие искать ответы. Что стояло за ними: детская наивность или холодный расчет? Сейчас, когда я сидел напротив Пленницы, она мне совсем не напоминала Ведьму. Но и Кристина не напоминала воровку. Что творилось в душе Пленницы белой комнаты? Сначала я убеждал себя, что Алексей Георгиевич рассказывал о ком-то другом или что он жестоко ошибся в том, что произошло восемь лет назад. Теперь я колебался в своем убеждении.
– Если ты не хотел обсуждать со мной историю, то зачем рассказал ее? – с искренним недоумением спросила девушка. Это было еле заметно, но она возмущенно надула губки. Выглядело это очень мило, и я улыбнулся.
– Чего? – спросила Пленница.
– Ничего, – ответил я. – Меня удивляют твои вопросы: почему это я убил Кристину?
– Ты похож на Деда Мороза, который дарит подарки утром, но просит открыть их вечером. А потом ругается, если упаковку разорвут раньше времени. Такие подарки дарят не для того, чтобы сделать человеку хорошо, а чтобы сделать плохо, – ответила собеседница.
Я хотел сказать, что Дед Мороз так не поступает, но потом понял, что девушка говорила о своем отце. Мне стало обидно за нее и за то, что бывают такие родители. Но я не сказала этого вслух.
– Я ничего не дарил Кристине. Она украла у меня ловец снов.
– Но ты ведь сделал так, чтобы она его украла, – не согласилась девушка.
– Нельзя никого заставить что-то украсть у себя, – возразил я.
– Если бы ты был смертельно болен и врач оставил лекарство, которое тебя спасет, на этой тумбочке со словами: «Не трогай», то ты бы не выпил это лекарство, когда врач уйдет?
– Но Кристина не была больна.
– Но ведь ее душа очень-очень болела! – воскликнула собеседница.
Это была правда. Кристина страдала из-за мрачной истории с ее отцом и хотела знать истину. Той ночью, когда я позвонил Кристине, я оставил сумку с ловцом снов там, где она не могла ее не найти. Затем я рассказал ей об артефакте, а сам уснул. Осознание, что после этого Кристина не могла поступить иначе, стало неприятным открытием. Я стал оправдывать себя тем, что был в тот момент слишком слаб и испуган, чтобы принимать здравые решения.
– Я не виновен в смерти Кристины. Я не хотел, чтобы она умерла, – говорил я тихим голосом.
Я не злился на собеседницу. Мне даже не было обидно. Было просто грустно, что так получилось.
– Хм… – девушка соскочила с кровати и задумчиво подняла голову, приложив указательный палец к губам.
Пленница белой комнаты внимательно рассматривала потолок, будто ее следующая реплика была написана там. Она стояла так минуты две, пока не нашла ответ, и, посмотрев на меня прямым взглядом, вынесла вердикт:
– Ты испугался!
– Чего?! – моя фраза прозвучала как нечто среднее между вопросом и восклицанием.
– Да, испугался, – повторила девушка, – за свое одиночество. Вы влюбились друг в друга, и тебе стало страшно, что вы будете вместе.
Я был несколько ошарашен таким заявлением.
– Кристина мне, конечно, нравилась. Но не настолько, чтобы я был влюблен, – возразил я.
– Значит, ты испугался, что влюбишься!
– Что же в этом страшного?
Каждая новая фраза собеседницы вызывала во мне все большее удивление.
– Ты боялся умереть!
– Умереть? – переспросил я, пытаясь понять, как эти две вещи – влюбленность и смерть – могут быть связаны между собой.