Хранитель лаванды

Без одной минуты пять Лизетта расцеловала мадам Паскаль в обе щеки и вышла в холодный воздух спящего Сеньона. Хозяйка позаботилась напоить Лизетту перед дорогой горячим ячменным кофе и увязала в платок немного хлеба и козьего сыра, а в карманы пальто сунула яблоко и грушу.

Фрелон уже ждал девушку на улице.

– Не стоит благодарности, – прошептала мадам Паскаль в ответ на теплые слова гостьи.

Лизетта еще разок крепко обняла ее напоследок и зашагала во тьму.

– Пойдем туда, через холмы, – показал Фрелон. – На окраине соседней деревни нас ждут телега с лошадью.

– А что там, внизу? – поинтересовалась Лизетта, глядя вдаль, где пробивались слабые огоньки.

– Апт. Не самое подходящее место в эти дни. Так и кишит немцами. Идем. Фосиль ждет, а я не хочу, чтобы нас тут увидели.

Выбравшись за пределы прелестной деревушки, они начали долгий подъем в холмы.

Вдали от людей Фрелон стал заметно спокойнее.

– Вам удалось хоть немного поспать, mademoiselle ?

– Зовите меня Анжелиной. Да, подремала пару часов.

– Хорошо. Сегодня погода будет получше. Славно, что мы вышли так рано. Эй, позвольте, я понесу ваши вещи.

– Нет-нет, спасибо.

– Меня с детства учили галантности, Анжелина. А кроме того, дальше тропа станет гораздо труднее, так что будете рады вьючному ослу в моем лице.

– Ну, если вы настаиваете…

Когда девушка протягивала своему спутнику саквояжик, откуда-то вдруг повеяло лавандой. Лизетта ахнула.

– Какой восхитительный аромат!

Фрелон кивнул.

– А будет еще восхитительнее, когда солнце согреет поля. Хотя лучше всего – по вечерам.

– Я из большого города. Там так никогда не пахнет.

– Так вы горожанка! Мы стараемся не спрашивать лишнего, но это ж кошмар – идти и молчать.

Лизетта горячо согласилась с ним.

– А вы из этих краев?

– Да. И хорошо их знаю. Лавандовые поля раньше принадлежали одной семье из этой деревни.

– А теперь? – Лизетта нахмурилась.

Ее спутник печально покачал головой.

– Они были евреями. Их забрали в прошлом году. Ужасно. Такая славная семья. Жили здесь всю жизнь. Наверное, их отправили в концлагерь.

– Нам в Лондоне ни о чем таком не говорили.

– Очевидно, ваше правительство предпочитает не рассказывать об этом народу.

Лизетта покачала головой, потрясенная до глубины души.

– Мне очень жаль.

– До нас доходили слухи, что милиция, повинуясь нацистским приказам, арестовала более десяти тысяч евреев – целыми семьями, включая новорожденных младенцев. Их держат в Зимнем Велодроме.

– Я знаю это место. – Голос девушки был исполнен скорби.

Фрелон кивнул.

– В прошлом году его превратили в тюрьму.

– Помню стеклянный купол, такой величественный…

– Сейчас его закрасили, чтобы не привлекать внимания бомбардировщиков союзников.

Лизетта вдруг пожалела, что вообще заговорила о лаванде.

– Что ж, надеюсь, это еврейское семейство в один прекрасный день еще вернется на свои лавандовые поля.

Фрелон бросил на нее мрачный взгляд.

– Не думаю. Если слухи правдивы, из лагерей не возвращаются.

Лизетта не хотела больше говорить на эту тему.

– А вы женаты? – спросила она, чтобы хоть что-то сказать.

– Была у меня на примете одна девушка, да времена нынче не те, чтобы загадывать далеко вперед. Может, как все закончится, я вам предложение сделаю. В конце концов, вы первая из всех наших гостей, кто и правда выглядит по-французски.

Лизетта засмеялась.

– А вы уверены, что тут безопасно вести подобные разговоры?

Стало уже светло, и девушка поразилась, как же высоко они забрались.

Сеньон лежал далеко внизу, а Апта она не разглядела. Усилия, потраченные на карабканье по крутому склону, были достойны результата. Лизетта и ее спутник очень быстро поднялись почти до гребня холма, у подножия которого там и сям располагались мелкие селения.

– Совершенно безопасно. Мы на землях партизан – маки. Вон там Боннье. А внизу Лормарин. – Фрелон скороговоркой выпалил еще несколько названий. Хотелось бы Лизетте как-нибудь побывать в этих местах. – Надо держаться тропы. Проголодались?

– Пока нет, – солгала она.

– Отлично, тогда можно потерпеть, пока доберемся до Боннье.

Обещанная Фрелоном телега ждала под присмотром какого-то крестьянина, который покосился на девушку исподлобья.

– Немцы реквизировали большинство наших лошадей, – пояснил Фрелон, когда она уселась рядом с ним на телеге. – Спасибо, – поблагодарил он крестьянина.

Тот молча кивнул и, не проронив ни слова, зашагал прочь.

– Простите его за неотесанность. Зато он ярый сторонник де Голля. Без таких, как он, маки не выжили бы.

Как только телега тронулась, Лизетта принялась рыться в сумке в поисках еды, что дала ей мадам Паскаль.

– Знаете, эти фермеры, они очень отважны, – продолжал Фрелон. – Мы вот скрываемся, крадемся во тьме, делаем все тайком, пользуемся условными именами, да и то шепотом. А таким, как он или мадам Паскаль, приходится жить у всех на виду, иметь дело с milice или немцами, если те вдруг заявятся в дом, лгать, не моргнув и глазом, зная, что на кону их жизнь.

– Жизнь?

– Ну да. Только неделю назад в соседней деревне одного человека расстреляли на глазах у его семьи лишь по одному подозрению в том, что он помог бежать нескольким участникам Сопротивления.

– Расстрел на месте?

– Если кто-то из деревни виноват, немцы карают всех, кто там живет. Вот почему люди вроде меня бегут прочь из семей, действуют тайно, – чтобы родные и соседи не поплатились за наш патриотизм.

Внезапно все опасности, о которых рассказывали на курсах УСО, стали для Лизетты чудовищно близкими. Фрелон умолк, но девушке и самой было, о чем подумать. Тишину нарушал лишь стук копыт взбирающегося в горку пони.