– Да хоть я, – крикнул с другого конца залы Керрис Галарт, – они не собирались сражаться. Хотя у них были все условия и возможности для обороны. Их лидер – маг, не уступающий Азилуру, я своими глазами видел, что он умеет. Самому мастеру Йоши пришлось с ним туго. С этим парнем у нас не было шансов.
Клаусвиль нервно дернул щекой и, уперев руки в бока, заявил:
– Вот, что случается, когда до высокого чина дослуживается простолюдин. Вечно они выбирают не ту сторону.
Монсерад собрался внести свои соображения в переговоры, но его остановил меткий удар в челюсть. Бил Ревиан Гувер.
– Да что ты себе возомнил, ты, писака недоделанный, я… – договорить ему снова не дал удар, на этот раз – в висок. Ревиан, нависая над ним, сжал кулаки и отошел.
– Только женщин бить может, слабак.
– Ну и зверюга мой брат, – присвистнул Глоддрик.
Тем временем Йоши-Року, отведя взор от произошедшего, продолжил.
– Друг мой, Эанрил, если слуга короля дал слово – оно приравнивается к слову самого короля. Если я правильно помню ход истории, большинство Акреилов отличались тем, что сдерживали свои обещания. Неужто ты – исключение?
Бесхребетному властителю Аргои было невдогад, что ответить.
– Это ничего не меняет! – сказал Эанрил, – моим словом была подпись на ордере. То, что взбрело на ум Клаусвилю – его личное дело, и только о несет за это ответственность.
– По конституции Союза, – оборвал его Глоддрик, глядевший в упор на короля, – вассал имеет право наложить вето на любое решение сюзерена о казни или заточении. К Вам гости, – «Ваше Величество» Ганрайский Демон добавлять не счел нужным.
После того, как он договорил, в дверном проеме появилась физиономия Камайраса – императора и гаранта соблюдения человеческих прав на территории Ганрая. Легкое брюхо, как всегда, едва сдерживали натянутые до предела пуговицы, на плечах россыпи перхоти, а прическа взлохмачена, словно у бродячего художника.
– Здравствуй, коллега, – заговорил он, – я зашел поговорить о людях из Крестала.
***
Алагар потерял счет времени еще прошлым днем. Сидя в карцере без окон, единственной щелочкой во внешний мир из которого было узенькое окошко в трехслойной двери из кедровых досок, он не мог даже определить, день или ночь стоял снаружи. Ему было на это глубоко плевать. За эти несколько дней Алагар, и до того бывший худощавым, осунулся совсем, еще больше побледнел, а волосы его, еще недавно стоявшие кверху будто наэлектризованные, находились в более беспорядочном состоянии. От еды он отказывался. И не проходило ни единого часа, чтобы он не вспоминал слова Танрили и Йоши-Року. Он и до того понимал, что собирается совершить греховные поступки, убирая на своем пути всех, кто препятствует построению идеального на взгляд Алагара мира. Бывший адепт секты Заргула и бывший же ученик Хранителя Хаглоры, бывший, опять же, наставник Братства Уравнителей доселе верил, что нужен кто-то, у кого хватит решимости взвалить себе на плечи тяжкий грех, оборвав тысячи жизней и разрушив – еще больше для того, чтобы в далеком будущем выросло поколение людей, которые не будут знать слова «горе». Вот только сами строители этого будущего привнесли в мир столько горя и страданий, отчего бы злу не торжествовать и в построенном ими будущем. Что посеешь – то и пожнешь, как бы он этого ни отрицал. Он осознал, что Танриль была права – им что-то управляло. Какая-то неведомая сила раньше убеждала Алагара в том, что его цели, без сомнения, праведны и мудры, и только трус или дурак посчитает, что нужно порушить в такой мере возвышенные планы. Оказалось, это была не его уверенность, а отложенный эффект той силы, что он зачерпнул из источника злой силы, когда работал с Варзхелом. Действие происходило гораздо глубже физических изменений – отравлено оказалось и тонкое тело Алагара. Сущность его была развращена, и из юного колдуна, в свое время грезившего о повсеместном торжестве любви и дружбы, вышел плюющий на моральные ценности тип, едва не развязавший войну всех против всех в мировом масштабе. Человек, поведший преданных себе людей на бойню. Алагар мечтал стать созидателем, но сила Азрога сделала из него разрушителя. Послышался звон отодвигающейся щеколды, и без малейшего скрипа дверь распахнулась. Огненный свет чуть не ослепил алые очи Алагара, так привыкшего к темноте за последние два дня.
– Друг мой, ты еще жив? – шутливо задал вопрос старый человек в потрепанном балахоне.
Не человек, хаглорианец. В руке старец держал факел, осветивший морщины на его лице, глубокие, точно вырезанные на восковой фигуре.
– Мастер Йоши…
– Он самый, – сказал Хранитель Хаглоры, – еще не успел до конца скиснуть в этих казематах?
Алагар не отвечал. Его зрение уже привыкло к тому, чтобы смотреть на потрескавшуюся каменную кладку, на которую падала длинная тень невысокого выходца из чародейственных лесов.
– Зачем ты здесь?
Мастер с обыденно скучающим лицом развел руками:
– Да так, пришел сказать – тебя решили освободить. Эанрила, видать, пробило на великодушную ноту, и он решил дать тебе шанс реабилитироваться.
Алагар даже не шелохнулся: