Струи зеленоватой слизи устремились в сторону Алагара. Тут же из-под земли воздвиглась стена в два человеческих роста и, как только Алагар направил посох перед собой, устремилась в сторону Кразлака. Слизистая скверна растеклась по каменной стене, но прожечь ее не смогла – камень вдруг обернулся огромным сгустком магмы. Волна лавы, поглотившая скверну, надвигалась на равшара с бешеной скоростью, готовясь поглотить его. Он взмахнул посохом, и неукротимую огненную стихию окутало облако того же болотистого цвета дыма, тут же погасив пламя и заставив стену окаменеть, затем – треснуть и наконец обратиться в пыль. Алагар перехватил инициативу и, крутанув посохом, послал в Кразлака Губителя пять шаровых молний. Эти наэлектризованные сферы, бьющие во все стороны, со скоростью света достигли Кразлака, но повредить ему поначалу не смогли. Невидимый щит мага выдержал первые два удара молнии, затем треснул и раскололся, последняя же молния ударила Кразлаку Губителю в грудь, заставив того отлететь в соседнее здание, служившее уборной. Хлипкие доски сломились под тяжестью его тела и посыпались на павшего равшара. Алагар собрался завершить дело – силой мысли он левитацией поднял в воздух брыкающегося темного чародея и собрался атаковать в последний раз. Но враг его опередил.
– Думаешь, меня так легко разнести в пух и прах? Под ноги лучше смотрел бы!
Равшар вытянул руку, и его костяной посох в тот же миг оказался сжатым его мясистыми пальцами. Кертахол засиял, а под ногами у Алагара разверзлось некое подобие зыбучих песков. Только вместо них была вязкая лужа скверны. Любого другого она бы засосала и растворила, но Алагару хватило доли секунды, чтобы просечь угрозу и поднять самого себя в воздух. Кразлак Губитель воспользовался отвлечением противника и разрушил его чары, приземлившись, он выкрикнул, сгорбившись и держась за грудь:
– Ты все же достал меня, предатель! Но мы еще встретимся, помяни мое слово. И тогда ты будешь молить императора о смерти.
За вспышкой света чернокнижника и след простыл.
– Что ж, можно возвращаться в Крестал, – в заключение произнес Алагар, – с пленными, разумеется. Сейчас я нас перенесу.
Но сосредоточиться на заклинании телепортации ему не дали. На улицы Сухих Колодцев стекались солдаты в форме Карательного Отряда.
– Служители закона? – прыснул со смеху Алагар, – как всегда, вовремя.
***
Дорога выдалась долгой и утомительной. Воины Карательного Отряда поголовно отправились пешком, Глоддрик с Гартахолом вели колонну из нескольких сотен бойцов, Эрлингай вышагивал немного поодаль общего ряда, погруженный в свои мысли. Передвигались в молчании, Глоддрик с первой же минуты пресек шум и излишние разговоры весьма успешно, каратели понимали, что с таким командиром шутки плохи. Лишь позади слышна была приглушенная болтовня Клажира, который что-то вполголоса втолковывал молодому легионеру. Лицо его молчаливого собеседника могло бы вызвать слезу и у камня, воин не понимал, за какую провинность его поставили маршировать рядом с этим деревенским говоруном. Они проходили околицы окраинных деревушек, редко им по пути встречались бродячие разночинцы, торговцы вразнос, повстречали даже одного менестреля, но все старались сойти с тракта в гущу травы, несмотря на то, что дорога по краям ныряла в кювет, лишь бы держаться как можно дальше от людей, наводящих ужас на весь Ганрай и даже Союз. Эрлингая тяготила настороженная неприязнь народа к стражам порядка – если бы не Карательный Отряд и жесткая внутренняя политика безопасности Глоддрика, Ганрай с его вялым и безынициативным императором давно бы уже был ввергнут в пучину беззакония. Умудренный опытом воин понимал причину такого отношения мирян. Людям легко проводить пышные парады в честь славных побед, размахивать декоративными клинками в показательных фехтовальных поединках, петь песни о кровопролитных войнах. Но все до безумия страшились войны, хотя бы те, кто повидал ее на своем веку. То же самое и с карателями, которые становились палачами и убийцами, лишь бы люди могли спокойно жить и не запятнать свои руки кровью. Возможно, их сторонились оттого, что каратели служили ярким напоминанием, что где-то за пределами уютных домов горожан и поместий дворян, кибиток бродяг скрывается темная сторона жизни, столкнувшись с которой, человеку сложно остаться самим собой.