Хранитель секретов Борджиа

Жоан поразился, каким образом Фелипу удалось разузнать детали их домашнего уклада, потому что служанки были преданы семье. Однако он подумал, что это не имело значения. Этот тип знал, как добыть информацию. Возможно, он добился этого угрозами или через служанок в других домах, сделав так, чтобы их прислуга простодушно рассказала обо всем сама, без какого бы то ни было давления.

– Это всего лишь невинные привычки, которые передаются из поколения в поколение и не имеют ничего общего с исповедуемой религией, – ответил Жоан. – Она не исповедует иудаизм.

– Да, ты прав, – согласился Фелип и ухмыльнулся. – Мы в этом убедились. Наш эксперт-теолог говорит, что ее верования скорее близки к деистической ереси. Она верит в Бога, но сомневается в возможности пророчеств и чудес. Это ведет к неверию в Священное Писание и является следствием одного из зол, происшедших от того, что твоя жена слишком часто соприкасалась с античностью и читала запрещенные книги. И в этом твоя вина: ты позволял жене участвовать в распущенных беседах, которые сеньоры организовывали в вашей книжной лавке. Интеллектуальное высокомерие, чересчур много свободы.

– Так, значит, масло, скатерти и простыни не имеют никакого отношения к ее верованиям! – заявил Жоан.

– Все правильно. Но это не освобождает ее от греха ереси, и поэтому она отправится на костер. И нам удобнее считать, что ее приговорят за то, что она лживая новообращенная: народ понимает, что такое иудаизм, а что такое деизм – нет.

– Сожги меня вместо нее, – предложил ему Жоан. – Аутодафе еще не было объявлено. Ты можешь изменить приговор. Назначь ей легкое наказание и осуди меня. Я призна́юсь во всем, что ты хочешь. Ведь тебе же нужен я?

Фелип удивленно посмотрел на него, но тут же выражение его лица стало задумчивым.

– И в чем же я могу тебя обвинить?

Жоан колебался несколько мгновений, он знал, что сам засовывал голову в волчью пасть. Но он хотел спасти Анну любой ценой: этот тип был способен казнить ее только из ненависти к нему. Может быть, его смерть смягчила бы Фелипа: Жоан не хотел жить без Анны. Он решил рискнуть.

– Ты допрашивал меня перед лицом инквизиции, интересуясь запрещенными книгами. А если я признаюсь, что солгал?

– Ты станешь клятвопреступником и отправишься на костер.

Жоан замолчал.

– Я могу вырвать у тебя это признание под пытками, – добавил дознаватель.

– Да, но чтобы применить пытки, ты должен получить разрешение инквизиторов, а если я не признаюсь, ты окажешься в нелепом положении.

– Я думал об этом, – признался Фелип. – Ты – уважаемый человек, а отношения инквизиции с городскими властями никудышные, и советники пошлют очередную жалобу королю. Мне-то все равно, но Льюису Меркадеру, новому инквизитору, – нет. Кроме того, чтобы покончить с тобой, у меня еще достаточно времени. – Он снова улыбнулся. – Лучше я посмотрю на твое лицо, когда твоя любимая супруга-еретичка будет гореть на костре. Живой.

– Живой? – воскликнул Жоан в ужасе. – Неужели вы не примените к ней милость быть задушенной до того, как ее тело будет брошено в костер?

– Нет. Мы приговорим Анну Роч де Серра к сожжению живьем на костре. Мы привяжем ее к столбу, и ты увидишь, как она будет корчиться и кричать, когда от пламени загорятся ее одежда, волосы, плоть… Я даже не позволю обмазать ее тело смолой. Она будет умирать медленно.

– Но откуда такая жестокость? – с трудом вымолвил Жоан.

– Потому что она надменно повела себя на суде, – торжественно ответил Фелип. – И отказывается признать свою ошибку. Только тех, кто раскаивается, бросают в костер мертвыми.

«Да, это свойственно Анне, – подумал Жоан. – Она всегда была тверда в своих убеждениях и даже более упряма, чем я». Его не удивляло, что она, зная о неминуемой казни, предпочла пройти пытку огнем, но не склонить голову перед инквизиторами. Он прекрасно помнил восхищение Анны твердостью и мужеством Франсины, когда ее приговорили к казни за колдовство. Тогда она сказала, что, если бы находилась на месте целительницы, поступила бы точно так же.

Жоан видел, как сжигали живьем еретиков. Его до сих пор пробивала дрожь, когда он вспоминал их крики и видел перед своим мысленным взором, как они, привязанные к столбу, корчились в пламени. Это было ужасно, и он не мог вынести жуткие образы, возникавшие в его памяти. Он представил агонизирующую Анну, тело которой было охвачено пламенем, и вздрогнул от ужаса.

– Ты можешь сделать так, чтобы ее задушили перед тем, как бросить в костер?

– Да, могу.

– Сделай это, прошу тебя. – И Жоан встал на колени перед своим врагом. – Я отдам тебе все, что ты захочешь.

Фелип хлопнул рукой по столу и рассмеялся.

– Да у меня уже и так есть все, что я хочу, – сказал он, с презрением глядя на Жоана. – Я буду смотреть не на нее, когда она будет гореть живой, а на тебя.

От этого последнего удара Жоана покинули последние силы, и он так и остался стоять на коленях, полностью опустошенный. А Фелип, внимательно оглядев его, чтобы запечатлеть это мгновение полного триумфа в своей памяти, пренебрежительно произнес: