Хранитель секретов Борджиа

– Не так-то просто заставить короля Фернандо изменить решение, – проворчал Жоан. – Вынужден признать, что это действительно большая заслуга.

В конце концов он решил написать письмо с просьбой к губернатору о поддержке их с Анной детей. Он все еще был зол на этого человека, но сказал себе, что должен забыть о своей гордости во имя блага мальчиков. Именно этого хотела бы Анна.

Жоан попрощался со своими детьми в порту, где было много объятий, поцелуев и слез. Никто не говорил об этом, но все были уверены, что видятся в последний раз. Это было прощание навсегда.

– Простите нас, отец, – повторил Рамон. – Вы были правы, а мы вели себя как безумные. Мы очень-очень жалеем об этом.

Они посмотрели друг другу в глаза, и Жоан не увидел в них обвиняющего взгляда Рикардо Лукки, который преследовал его все последние годы. Он видел только своего сына. Жоан крепко-крепко обнял его, желая юноше счастья и препоручая ему младшего брата, – так же как его собственный отец Рамон Серра наказал ему заботиться о Габриэле тридцать лет назад.

На протяжении следующих недель Жоан занимался отсылкой новых партий книг и денег в Неаполь и Сарагосу. Он делал это с осторожностью, поскольку инквизиция осуждала на смертную казнь тех, кто покупал вещи, принадлежавшие преступникам-еретикам, даже если они делали это до вынесения приговора. В случае Анны приговор не вступал в силу до объявления аутодафе, поэтому их собственность еще не была реквизирована.

Жоан хотел, чтобы падким на мертвечину хищникам инквизиции досталось как можно меньше, поэтому старался, чтобы все выглядело так, будто книжная лавка работает в прежнем режиме, и чтобы никто не заметил, что он постепенно сворачивает свое предприятие. К счастью, Жоан и Анна были весьма осмотрительны, поэтому у инквизиции не было данных об их связях с прочими книжными лавками семьи Серра в Валенсии, Севилье и Сарагосе, и если бы даже такие подозрения возникли, то инквизиторы никогда не смогли бы доказать наличие финансовых отношений между ними.

– Ты с ума сошел, – сказал ему брат, когда Жоан поведал ему о своем плане. – Никому еще не удавалось бежать из тюрем инквизиции.

– Ну, так это случится впервые, – спокойно ответил Жоан.

– Тебя поймают и тоже сожгут на костре.

– Мне все равно, я предпочитаю закончить жизнь привязанным к столбу вместе с ней, чем жить, не попытавшись спасти ее.

– Тебе никто не поможет.

– Я все сделаю сам. Ты только объясни мне, как добраться до моста короля Марти.

Вряд ли кто-нибудь мог объяснить, каким образом Габриэль, неотесанный металлург, был способен извлекать из колоколов необычные звуки, проникавшие в самое сердце, вызывавшие чувства радости, умиления, меланхолию и даже слезы. Именно поэтому он обладал привилегией быть главным звонарем собора и хранил ключи от колокольни. Оказавшись там, можно было пробраться к двери, выводившей к мосту короля Марти, построенному сто лет назад. Тот король из соображений безопасности, а также из удобства приказал построить мост, который, находясь над улицей, соединял его покои с собором, где он присутствовал на службах, слушая их с высоты второго этажа. Про мост забыли, когда Барселона перестала быть королевской резиденцией, поскольку Католические короли, посещая город, размещались во дворцах аристократии, а король Фернандо передал королевский дворец инквизиции, чтобы она обосновалась в нем. Там, в подвалах дворца, находилась инквизиторская тюрьма, и именно там ждала казни Анна.

Габриэль рассказал брату об особенностях собора, расположении его внутренних помещений и о том, как добраться до заделанной двери, ведущей к старому мосту.

– Если все получится, это будет неимоверным чудом, – сказал он. – Я горжусь тобой, брат мой. Надо очень сильно любить и быть отважным, чтобы решиться на подобный поступок. Элои будут в восхищении, когда узнают, и наверняка скажут, что, хотя ты упорно пытаешься быть книготорговцем, все равно остаешься одним из наших.

– Спасибо тебе, брат. Вечером я заберу ключи.

– И мы простимся навсегда. – Слезы навернулись на глаза Габриэля, и он обнял старшего брата так, как будто больше никогда уже не чаял увидеть его.