Хранитель Силы

– Не прикидывайся овечкой. Разинули рот – свобода слова, гласность… Есть на свете вещи, о которых не только писать, думать нельзя, поскольку мысль материальна. Чем сильнее человек, тем мощнее голос его мысли. Это как табачный дым: в одной комнате покурил – по всему дому слышно… Сколько нездоровых интересов возбудил своей статьей, подумал? Нет, и в голову не пришло. – Между тем Пронский налил коньяку и теперь грел его в руке. – Если даже Сыромятнов на тебя вышел. Монах, думающий о Боге!.. И погиб мгновенно. Следующая очередь не моя – твоя.

– Угрозы по телефону были, – вспомнил Хортов. – Голос такой рычащий, низкий баритон, как у вас.

– Значит, уже приговорили, – спокойно заявил Мавр и поднял стаканчик. – За твое здоровье, гость!

– Кто же приговорил?

Он вылил коньяк в рот, пошевелил языком, медленно проглотил и то ли паузу потянул, не желая отвечать, то ли наслаждался послевкусием. Смуглое, кофейное лицо его не выдавало никаких чувств и мыслей – он был как эта старая, непрозрачная бутылка, в которой нельзя было рассмотреть содержимого. А шрам на щеке напоминал отклеившийся край маски…

И на прямые вопросы он не отвечал.

– Ты что, писать об этом собрался? Так сказать, продолжение следует?

– Пока не знаю, – усмехнулся Андрей, разглядывая бутылку. – Тем более, если меня приговорили…

– Не смейся, парень, – оборвал Пронский и поежился: солнце опустилось в тучу над морским горизонтом, но от красного, огненного разлива на воде потянуло холодом. – Как ты там написал? Операции, проводимые особым отделом Коминтерна, и его идейное наполнение имели настолько мощное притяжение, что человек, попавший в лоно этой организации, готов был изменить судьбу – имя, фамилию, национальную принадлежность. Это была религия, требующая для себя безраздельной власти над человеком… Так примерно, да? А ведь правильно написал, но не осознанно. Чужая для тебя эта мысль, не проникся ты ею, сказал, а не узрел внутренней опасно–сти. Иначе бы не стал показывать дорогу ко мне. Ты законченный атеист и не понимаешь, что такое религия. Тем более сектантского толка, с черными мессами и жертвоприношениями. Нельзя смотреть в глаза Вию. Ты любишь сказки?

Пронский выпил коньяка в одиночку, поднялся из-за столика, повернулся спиной и стал есть айву, срывая с ветки.

– По плодам узнается дерево… Ну, рассказывать? Или уйдешь? С билетами отсюда тоже напряженка, но у тебя бронь…

Хортов был сбит с толку и тоном, и внезапным предложением; понял лишь одно – начинается какой-то новый поворот в отношениях.

– Сказки я люблю, – сказал он.

– Значит, должен знать принцип: чем дальше, тем страшнее. А еще на ночь глядя…

Он что-то решал для себя, делал выбор и потому отвернулся, чтобы не было видно лица.

– Не так страшен черт, – сказал Андрей. – Где наша не пропадала.

– Это что у тебя на руке? – вдруг спросил Пронский.

Хортов только сейчас вспомнил о браслете: как-то незаметно он перестал давить, кровообращение наладилось, и пожалуй, можно было снять его.

– Подарок любимой женщины, – уже привычно отмахнулся он.

– Семья есть?

– Только жена, да и то формальная.

С моря подул ветер, ровный и с нарастающим гулом, словно набирающий обороты пылесос. По воде побежала короткая и мелкая, с пенным гребешком волна.

– Шторма не будет, – предупредил Пронский и вернулся на место. – Через два часа все стихнет. А вот в прошлый раз дельфина выбросило, мертвого. Тут недалеко ресторан сети ставит, к ним попал и задохнулся. Выкинули, чтоб штрафа не платить.

Он явно уходил от разговора, вероятно, решил не рассказывать на ночь страшные сказки. А хотелось…

– Значит, Коминтерн был религиозной организацией? – уточнил Андрей, чтобы вернуться к теме.

Пронский поднял глаза, и выражение их было точно такое же, когда он спрашивал – куда ты лезешь?..

– Что тебе еще непонятно? – теперь спросил он. – Говори сразу.

– История с Веймарскими акциями. Из-за них же весь сыр-бор?.. Неужели одна публикация подняла такую волну? Ведь о них никто никогда не слышал, и был полный штиль…

– Да не было никогда штиля, – нетерпеливо перебил Пронский. – Война началась, как только их выпустили. И еще не закончилась, ушла в глубину, как пожар на болоте. А ты по глупости сделал продых, вот и вы–шло наружу. Сначала агенты Коминтерна тихо травили и резали владельцев акций по всему миру. Акции не куча денег и не капитал, который можно пустить в оборот. Веймарская республика совершила непоправимую историческую ошибку, создала беспрецедентный инструмент власти, который мгновенно уплыл из рук самой Германии. И на этой почве возник национал-социализм. Гитлер отлично понимал, чем его могут шантажировать и какие кризисы грозят немцам. Он вынужден был тихо травить и резать агентов Коминтерна и владельцев, кто не отдавал добровольно. Отсюда и родилась у него ненависть к одному малому народу…

Солнце село, и сразу же начало стремительно темнеть, ветер потеплел и ослаб.

– И в чьих же руках сейчас находится этот инструмент? – осторожно спросил Андрей, совершенно не полагаясь на правдивый ответ.