На заднем сиденье в вальяжной позе сидела та самая женщина, что позвала его к справочному бюро в аэропорту и вручила билет. Шелковая косынка стягивала голову, скрывая волосы. Он впервые видел ее так ясно – в вокзальной толчее он не запомнил лица, смазанного, как на плохой фотографии. И сейчас ощутил странное, завораживающее и цепенящее притяжение.
– Ну, вспомнил? – Она улыбнулась и сдернула косынку – рассыпались волосы, унизанные сверкающими стеклами.
– Билет на самолет, – сказал он.
– И все, что ты помнишь?
– Остальное смутно… А вот билет…
– Это вчера я принесла билет! А что было раньше?.. Давай, давай, просыпайся! Ты мог забыть реку Ура, но я же тебе снилась, и ты рисовал мой портрет… Портрет Дары. Ну?.. И еще обещал меня отыскать! Кто вплетал мне бриллиантовые нити вместе со своей памятью?
– Я подумал… все ушло с детством, – наконец проговорил Андрей. – С юностью…
Поверх тресса был наброшен темно-синий плащ без рукавов, застегнутый на груди пряжкой в виде восьмилучевой звезды. Дара откинула его полы, протянула руки и положила ему на плечи.
– Когда цыганка подарила тебе браслет, ты же вспомнил? И когда вернулся домой, разыскал ее на своих полотнах. И сегодня ты увидел, как я зажгла огонь…
– Мне казалось – фантазия, грезы воспаленного сознания… давно не брал в руки кисти, забыл дорогу…
– Верю. Когда блистаешь модной профессией – не по шпалам ходишь, не в холодной барже плывешь, а катаешься на красивой и дорогой машине, прошлое кажется призрачным, болезненным бредом, не хочется вспоминать постылой юности… А все чужое! И тебя это мучает. Ты же не лишен пути, Бродяга, и сам когда-то говорил: путь из реальности быта в реальность бытия – творчество.
– Я долго искал тебя… Всю юность, даже в училище…
– Знаю… И женился на этой немке Барбаре!
– Она так сильно походит на тебя…
– Это все мужские отговорки!
– Сейчас ты явилась и исчезнешь, как во Внуково. Не верю в твое существование.
Она погладила шею, обхватила сзади его горло.
– Чувствуешь мои руки?.. А вчера, когда Мавр пытался утопить тебя, почему ты выдержал под водой семь минут и не захлебнулся?.. Тебя же привел в свой мир сам владыка Атенон! Помнишь человека, которого ты видел в образе дерева?.. Бродяга, я вижу твой рок. И Авега сказал: ты – воин. Тот самый, что приносил соль Знаний. Неужели забыл, с чего вдруг ты выбрал военную службу?
– С ней давно покончено…
Она сняла руки с его плеч и спрятала под плащ.
– Посмотри на мир, в котором ты живешь. Поставь свет, отыщи нужный ракурс – ты умеешь это делать. Тебе же тесно в нем?
– Тесно, – обронил Хортов.
– Что тебе мешает вырваться?
– Привычки, предрассудки. – Он запустил двигатель и отчалил от обочины. – Я слишком долго жил в этом мире, и он излечил меня.
– Потому пришлось разыскивать тебя. А сделать это должен был ты сам.
– Мне нужно привыкнуть к этому состоянию.
– Привыкай. Но все время думай обо мне.
– Разве мы… расстаемся?
Дара замолчала, облокотилась на спинку переднего сиденья и лишь посматривала на него с чарующей тихой улыбкой.
– А ты не хочешь? – наконец спросила она.
– Куда едем? – ушел от ответа Андрей.
– Я покажу.
Всю дорогу он чувствовал неотвратимое желание обернуться, прикоснуться к ее руке, но сдерживался, за что однажды получил благодарность.
– Не все потеряно, Бродяга!
Они долго и на первый взгляд беспорядочно крутили по Москве, пока не очутились на Краснопресненской набережной. Дара оживилась, неожиданно погладила браслет на его руке и сказала ласково:
– А сейчас на светофоре повернем направо и еще раз направо.
Через пять минут Андрей выполнил два поворота и оказался в тупике: улица упиралась в неказистый трех–этажный дом довоенной постройки, обшарпанный и торчащий среди высоток, как гнилой зуб. На деревянном козырьке единственного подъезда из огромных кадок выползали змеи виноградных лоз, увивающих стену до самой крыши, и уже оттуда свисали зеленые побеги с крупными листьями. Зрелище это было неуместно, даже безумно для московского климата и приковывало внимание.
– Вот здесь я живу, – объявила Дара и потянулась. – Квартира семь, третий этаж. Теперь это и твой дом, можешь прийти, когда захочешь. Запомни.
– Я запомнил, – бросил Хортов. – Зачем здесь виноград?
– Чтобы ты не перепутал дом. В Москве больше такого не увидишь, – горделиво сказала она и снова погладила руку с браслетом. – Ура, я Дара!
– До свидания…
Стремительным движением она вдруг склонилась, поцеловала его руку на руле, осыпав ее сверкающими волосами, и выскочила из кабины.
Хортов почувствовал сильнейшее волнение и толчок протеста, запоздало отдернулся, но когда выглянул на улицу, Дары уже нигде не было.
Не поверив своим глазам, он выбрался из машины, огляделся, после чего подергал ручку двери подъезда – заперто на кодовый замок.