Хранитель Силы

– Сейчас я должен уехать… Ночью вернусь, а нет – сиди и спокойно работай. На улицу не высовывайся, все необходимое принесут.

– Опять уехать! А когда мы начнем за Томилу хлопотать? – Он недобро сощурился. – Все у тебя деньги, бумаги… Жена на нарах парится!

– Адвоката нанял, самого лучшего в Москве. Приступил к работе. Понимаешь, вызволить Томилу очень трудно, мало отсидела.

– Что адвокат? – запыхтел тесть. – Он же за деньги приступил. А надо бы самому, от души и сердца, тогда судьи поймут и толк будет. Надевай форму, медали и топай сам. Адвоката нанял, видали?..

Слушать его ворчание не было никакой охоты, тем более надо было готовить встречу с Козенцом. Мавр унес телефон из прихожей в комнату, закрыл дверь и стал звонить.

Советник всех генсеков и президентов, а также председателей правительств и премьер-министров обладал невероятной плавучестью, может, оттого, что всегда за месяц-полтора до события очень четко угадывал, какому хозяину приходит крышка, подгребал к другому и оказывался его правой рукой. При Хрущеве он был самым молодым идеологом в ЦК, готовил переворот и смещение Никиты Сергеевича и, когда власть взял Брежнев, Козенец взошел на олимп, однако же, оставаясь в тени хозяина, – его боялись и за глаза звали личной разведкой.

За месяц до смерти Леонида Ильича он при стечении большого количества партийного народа заявил, что партия не может лежать вместе с телом генерального на смертном одре, пространно намекнул на молодого Горбачева и резко ушел в сторону, пока еще три генсека не легли под Кремлевскую стену. А когда к власти пришел перестройщик, Козенец стал одним из идеологов обновления СССР, но за месяц до путча ловко перекинулся к российскому президенту и предупредил его о репетициях театрального представления – назвал даже время премьеры.

Боялись его всегда, но после такого зловещего предсказания президентское окружение отказало ему в ясновидении и выдвинуло версию, по которой непотопляемый и вечный идеолог вот уже в течение тридцати лет тайно управляет государством, ставит и снимает генсеков, президентов и правительства.

Некоторые называли его Гришкой Распутиным, наверное, еще потому, что он всем высшим руководителям говорил «ты», а жен своих патронов называл мамами.

Козенец наверняка бы сделал великолепную, блистательную карьеру при любом правителе, если бы не имел одного существенного недостатка, несовместимого с высокими постами, как тяжелая рана с жизнью, – он не любил немцев и американцев. Точнее сказать, ненавидел, считал эти государства сосредоточением зла, угрожающего миру расползанием потребительской психологии и духовным опустошением человечества.

Такие заявления приветствовались во времена коммунистического режима, однако, перейдя в стан людей, называющих себя демократами, он ничуть не изменил своих убеждений.

– Немцы со своей прагматичностью сеют семена еще одной революции в Европе, – открыто говорил он, невзирая на присутствующих. – То, что они считают цивилизацией, на самом деле таковой быть не может по той причине, что наблюдается прогрессирующее, болезненное угасание разума. И это явление становится общеевропейским. Нация, обеспеченная самыми современными законами, но утратившая способность рождать поэтов и поэзию, не может называться цивилизованной.

Американцам от Козенца доставалось еще крепче.

– Страна охвачена параноидальными идеями превосходства, – объяснял он, пожимая плечами, мол, что тут говорить. – К сожалению, с распадом СССР этот процесс углубляется. Освобождение от монопольной зависимости – это еще не свобода личности. Я не знаю более заидеологизированного общества. В северо-американских Штатах не контролируется государством единственная сторона жизни – вес тела. Право на жирность! Вы посмотрите на их женщин! – При этом он откровенно показывал на американок, если они присутствовали.

Президенты стеснялись брать его в зарубежные поездки, но терпели и не отпускали от себя по одной причине – Козенец озвучивал то, что они думали, но сказать не могли, поскольку исполняли роли демократов. По оценкам прессы, он состоял при нынешней власти своеобразным юродивым, выкликающим правду в царские и любые другие глаза, слыл эдаким заступником оскорбленных, униженных и обобранных. Но газетчики его недооценивали: Козенец был символом преемственности власти, скипетром и державой, без которых писать указы и управлять государством можно, однако сидеть на троне нельзя.