Хранитель света

Денис приступил к делу довольно энергично; девушка на кровати застонала сквозь кляп и отчаянно замотала головой. Она все-таки была в сознании, и это показалось Даше ужасным, даже ужаснее того, чем Денис занимался у нее на глазах. Словно почувствовав затылком ее взгляд, Юрченко обернулся, опять вздрогнул, отвел глаза, замер на мгновение, а потом медленно, будто нехотя, встал и начал застегиваться.

— Нет, пацаны, — заискивающим голосом произнес он, — чего-то мне неохота. Да и кровища…

— Ну, насильно мил не будешь, — с пониманием заявил Долли и, вынув из кармана, протянул ему пружинный нож. — Тогда давай действуй.

— Кто, я?

— А кто — я? Хелло, Долли! Ты что, с Луны свалился?

Денис медленно, с большой неохотой взял у него нож, повертел, рассматривая, отыскал кнопку и нажал. Узкое длинное лезвие со звонким щелчком выскочило из рукоятки, и в то же мгновение Долли и Грицко одинаковым движением подняли пистолеты.

Денис шагнул к кровати. Увидев нож, девушка снова замычала и замотала головой. Растрепанные волосы били ее по мокрым от слез щекам, и сквозь них страшно поблескивали выкаченные белки глаз — только белки, без зрачков. Тогда Юрченко, неловко потоптавшись рядом, с усилием перевернул ее на живот, примерился, наступил коленом ей на поясницу и склонился над ее связанными руками. Мычание опять перешло в задушенный визг, испачканные кровью ноги с толстыми икрами конвульсивно забились, кровать заходила ходуном, затряслась, затрещала пружинами. Не выдержав этого зрелища, Даша отвернулась, крепко зажмурилась и заткнула пальцами уши, но звуки все равно доносились до нее, хотя и тише, чем раньше.

— Та шо ж ты робишь! — с досадой воскликнул Грицко. — Откуда у тебя руки растут? А еще земляк называется!

— Так дергается же! — задыхаясь, огрызнулся Юрченко.

— А ты бы не дергался? От же ж дурная голова! Это как у моей тетки в селе хлопцы перепились, а закуска кончилась. Так они поймали соседскую свинью и прямо живой окорок оттяпали. Нам, говорят, целая свинья без надобности… От же ж и ты такой, хоть и трезвый. Кто так с бабой обращается? Она хоть и баба, а тоже человек! Ты ж сделай так, чтоб ей не больно было, тогда и она дергаться перестанет! Смотри, что наделал! Ты ж ей все руки изрезал, чудила! Да не сюда, баран, вот сюда, в шею…

— О господи, — не открывая глаз, прошептала Даша. — О господи. О гос…

Она услышала совсем негромкий отвратительный мокрый хруст. Мычание жертвы оборвалось, кровать содрогнулась в последний раз, и стало тихо. Потом захрустело снова, уже громче, послышался тупой удар, за ним еще один. «О це дило», — одобрительно сказал Грицко, а Долли с треском и шипением откупорил новую банку пива.

Даша услышала над собой чье-то хриплое, с присвистом дыхание и открыла глаза. Перед ней стоял Денис. Волосы его были всклокочены, глаза дико сверкали на бледном, перекошенном, густо забрызганном кровью лице. Одежда его тоже была сплошь заляпана кровью, а кисти рук были словно одеты в перчатки из красной лакированной кожи, и одну из этих страшных, окровавленных, трясущихся рук Денис протягивал к Даше ладонью вверх.

— К… кольцо, — пьяно запинаясь, сказал он.

Даша решила, что ослышалась.

— Что?

— Дай мне твое кольцо, — все тем же пьяным, тягучим голосом повторил Денис. — Это нужно для… Ну, ты понимаешь. Для правдоподобия.

— Господи, — сказала Даша, — какая же ты мразь! Ублюдок, убийца, трусливый вурдалак…

— Я сделал это ради тебя, — сказал Денис. — Только ради тебя. Домик на берегу Мексиканского залива… — Он хихикнул, как умалишенный. — Дай мне кольцо, Дарья.

— Иначе ты возьмешь его вместе с пальцем? — чувствуя, что вот-вот упадет в обморок, ломким от ненависти голосом спросила Даша.

— Да, — сказал Денис. — Иначе мне придется взять его вместе с пальцем. Придется, понимаешь?

Даша сорвала с пальца кольцо, швырнула его на пол, уронила лицо в ладони и разрыдалась.

* * *

Они сидели за пластиковым столиком открытого летнего кафе, и легкий ветерок трепал у них над головами края синего матерчатого зонтика. Солнце светило ярко, по-летнему, но в ветерке уже ощущалось зябкое дыхание приближающейся осени — заморозков, дыма опавших листьев, которые тлеют в огромных пестрых кучах на газонах и в скверах, затяжных дождей, а потом и первого снега.

— Не тяни, Хохол, — попросил Паштет, рассеянно вертя в руках сигаретную пачку. — Заканчивай с этим делом поскорее, ладно?

— Сначала мне надо получить деньги, — сказал Хохол, — а папаша упрямится. Но ты прав, Павлик: с этим делом пора завязывать. Я у тебя непозволительно загостился, и вообще… Вот ведь упрямая сволочь! Я о Казакове говорю, — пояснил он, поймав на себе удивленный, исподлобья, взгляд Паштета. — Главное, Паша, этот старый хрен до сих пор никак не поймет, что шутки кончились и что дело ему теперь приходится иметь не с собственной дочерью, а с серьезными людьми, с нами.

— С тобой, — поправил Паштет. — Я не при делах.