Хранитель вод

Когда-то, еще до того как начать работать на правительство, Дэвид действительно был священником. И даже сейчас, если уж очень его допечь, он порой говорил, что и по сей день остается священником.

Я не ошибся. Устремленный на меня взгляд Дэвида прояснился, а на лице появилось подобие улыбки.

– А я-то все гадал, когда ты наконец появишься, – проговорил он сквозь стиснутые зубы. – Пора уже и тебе что-нибудь сделать… Где, черт побери, тебя носило столько времени?

От крови его подбородок был красным и блестел. И грудь тоже. И живот.

Нет, не так все это должно было закончиться.

С трудом приподняв руку, Дэвид показал на поцарапанный, ярко-оранжевый контейнер типа «Пеликан», который был привязан к консоли управления катера. Дэвид почти никогда с ним не расставался. Он брал его с собой во все свои путешествия, поэтому оранжевый ящик проделал путь уже в несколько сотен тысяч миль. Каждый раз, когда я вспоминал своего друга, мое воображение немедленно рисовало и этот глупый «Рыжий Ап». Ни он, ни я никогда не разговаривали о нашей работе с посторонними, однако Дэвид, если у него было подходящее настроение, мог обронить несколько слов о двух вещах, которые он почитал самыми важными на свете: о хлебе и вине. И то, и другое он готов был защищать с поистине религиозным рвением, поэтому-то в его багаже и появился этот невероятно прочный водонепроницаемый ящик, который Дэвид любовно называл своим «контейнером для завтрака». Никто – ни я и никто другой – никогда не становился между ним и легким перекусом с бокалом вина, которое он предпочитал употреблять на закате. Некоторые любят отметить памятные моменты своей жизни, выкуривая сигару или сигарету. Дэвид отмечал их стаканом вина. Много лет назад он превратил подвал своего дома в самый настоящий винный погреб, куда в обязательном порядке приглашались все гости – полюбоваться на стеллажи с бутылками и продегустировать тот или иной редкий купаж. Со временем Дэвид превратился в самого настоящего винного сноба, который, поднося бокал к свету, слегка раскручивал его содержимое и глубокомысленно замечал: «Вино – это жидкие солнце и земля, заключенные в бутылке».

По моему знаку одна из девушек развязала канат и протянула оранжевый ящик мне. Когда я открыл крышку, Дэвид схватил в руку бутылку и посмотрел на меня.

Он смотрел не просто так – он молча задавал вопрос, на который мне не хотелось отвечать. В конце концов я все же покачал головой.

– Это же ты священник, а не я…

– Перестань. Сейчас не время… Да и времени почти не осталось.

– Но…

Его взгляд, казалось, прожег меня насквозь.

– Но мне… – Я все еще пытался сопротивляться.

– Сначала – хлеб. Потом вино, – с усилием произнес Дэвид.

Я отломил крошечный кусочек хлеба и пробормотал слова, которые слышал из его уст не меньше сотни раз:

– …Сие есть Тело Мое, за вы ломимое… – Я вложил кусочек хлеба ему в рот. Дэвид попытался его проглотить, но сразу закашлялся. Когда приступ прошел, я откупорил бутылку, наклонил ее и поднес к его губам.

– …Сия есть Кровь Моя… за многих изливаемая… – Он моргнул, и мой голос снова сорвался. – Сие творите в Мое воспоминание… – Я не договорил.

Еще не сделав ни глотка, Дэвид попытался что-то сказать. Теперь улыбались не только его губы, но и глаза, и я подумал – как же мне будет не хватать этой улыбки. Быть может, больше всего остального. Эта улыбка была обращена к моему сердцу, проникала в самые глубины моей души.

Вино заполнило его рот и потекло из уголков рта.

Кровь с кровью.

Последовал еще один приступ кашля. Я обнял Дэвида за плечи, не обращая внимания на раскачивающие лодку волны. Он сделал вдох. Потом еще один. Собрав остатки сил, Дэвид показал на воду за бортом.

Я все еще колебался.

Глаза Дэвида закатились, но он справился с собой и снова устремил свой взгляд на меня. Губы его дрогнули, и он назвал меня по имени, что делал только в исключительных случаях. Например, когда ему требовалось все мое внимание.

– Хорошо. Я все сделаю. – Перевалив Дэвида через планширь, я опустил его в неглубокую теплую воду. Дышал он совсем редко и неглубоко, зато хрипы его стали громче. Глаза открывались и закрывались, словно на Дэвида навалилась непреодолимая сонливость. Внезапно он схватил меня за рубашку и заставил наклониться.

– Помни… ты тот, кто ты есть… Кем был всегда.

Я по пояс зашел в прозрачную, как джин, воду. Тело Дэвида плыло по поверхности, и я лишь слегка поддерживал его руками. Девушки, собравшись группой на корме, ничего не говорили и только негромко плакали, глядя на красный след, который медленно расплывался в воде вместе с течением. Постучав меня по груди, Дэвид поднял из воды руку и показал мне сначала все пять пальцев, потом – очень быстро – убрал три. Пять и два означало семь. Затем он повторил те же движения. Снова семь. После небольшой паузы Дэвид снова показал семь, а потом – сжатый кулак, что означало ноль. Все эти таинственные на первый взгляд жесты означали цифры 77 и 70.