Прошла еще неделя, и мы, погрузившись в два такси, выехали в аэропорт Ки-Уэста. Там, на взлетной полосе, уже ждал частный реактивный «Гольфстрим-V». Первой по трапу поднялась Элли. За прошедшие дни толстая броня, под которой она пряталась от всего мира, окончательно исчезла, явив нам горячую, отзывчивую душу и нежное, любящее сердце. И эта новая Элли нравилась мне гораздо больше старой.
– Приедешь меня навестить? – спросила она, замешкавшись на нижней ступеньке трапа.
– Конечно. – Я задолжал ей, моей дочери, не мгновения, а годы, и нам надо было многое наверстывать. Впрочем, я был уверен, что во Фритауне ей понравится.
– А когда?
– Скоро.
– Обещаешь?
Я кивнул.
Элли повернулась, поднялась еще на пару ступенек и снова остановилась.
– Меня слишком многие обманывали. Обещали, а потом не сдерживали слово.
Улыбнувшись, я расстегнул ремешок «ролекса» и надел часы ей на запястье.
– Я хотел бы получить эту штуку обратно.
Элли рассмеялась и машинально взглянула на циферблат, проверяя, который час.
– Ну, это вряд ли… – проговорила она и запнулась. Слегка наклонив голову набок, Элли почти целую минуту смотрела на меня. Наконец она протянула руку и сдвинула мои солнечные очки на лоб.
– Всю жизнь… всю жизнь я хотела узнать, как ты выглядишь, и вот… – Элли потянулась ко мне, крепко обняла и поцеловала, потом подняла растопыренную пятерню. Пальцы ее дрожали, но она не убирала руку, пока я не приложил к ней свою ладонь. Секунда – и наши пальцы сплелись, образуя новую, прочную ткань, которая отныне будет называться «мы».
Следующей была Энжел. Программа детоксикации еще не закончилась, и ее лицо казалось измученным и похудевшим, но в глазах девушки была видна решимость во что бы то ни стало довести дело до конца. У трапа Энжел остановилась, чтобы обнять меня.
– Падре…
Я рассмеялся.
– Да?
Энжел поцеловала меня в щеку.
– Я умею хорошо целоваться.
– Это не единственное, что ты умеешь делать хорошо.
На этот раз она тоже рассмеялась.
– Мне до сих пор стыдно, что я насвинячила в вашей часовне. Я виновата…
Ее честность и умение посмотреть на себя чужими глазами были редким и драгоценным даром. И эти черты ее характера невольно возбуждали симпатию.
Энжел поцеловала меня снова, и, хотя она продолжала вторгаться в мое личное пространство, я не возражал.
– Я хорошо целуюсь, а моя мама хорошо танцует.
– Да. И целуется она тоже неплохо, – пошутил я, пытаясь разрядить обстановку, которая становилась слишком торжественной.
– Лучше, чем я? – Энжел улыбнулась.
– Так же. Ведь вы близкие родственники.
В ее глазах заблестели слезы. Я надеялся, что это просто ее тело избавляется от токсинов.
– Приезжайте скорее, падре. Я буду без вас скучать. И мама тоже.
– Договорились.
Она поцеловала меня в последний раз и, поставив ногу на трап, обернулась:
– Один танец я непременно оставлю для вас. – С этими словами Энжел стала подниматься в самолет, но на верхней площадке трапа ненадолго остановилась, подняла руки над головой, зажмурилась и застыла, словно впитывая солнце. Наконец она стремительно и изящно повернулась вокруг своей оси и исчезла в салоне. Выглядело это очень эффектно.
Потом настал черед Клея. Одетый в свой парадный костюм и сверкающие туфли, он церемонно приподнял шляпу, крепко пожал мне руку и окинул взглядом серебристо-голубой «Гольфстрим».
– Никогда раньше не летал на самолете, – проговорил он, качая головой. Боунз нашел для него врача-онколога, который специализировался на лечении именно той редкой разновидности рака, какая была у него, и этот врач утверждал, что, несмотря на возраст, у Клея были все шансы победить болезнь. Конечно, как и всем нам, Клею суждено было когда-нибудь умереть, но специалист был уверен, что скончается он от старости, а не от рака.
– Если ветер будет попутным, вы, возможно, полетите быстрее звука, – сказал я.
– Быстрее звука – это сколько?
– Около шестисот семидесяти пяти миль в час. Все будет зависеть от высоты полета и температуры воздуха.
– Шестьсот семьдесят пять миль в час? – повторил Клей. – А с первого взгляда и не скажешь, что эта пташка на такое способна.
Он явно наслаждался жизнью, и это тоже был хороший знак. За свои восемьдесят лет Клей знал мало радости, подумал я, так пусть хоть напоследок судьба его немного побалует.
Клей сунул в рот зубочистку.
– Потрясно!
Я похлопал его по плечу, подмигнул.
– Скоро начнется подготовка к весеннему сезону.
Его глаза распахнулись чуть шире.
– Угу.
– У вас есть любимая команда?
– Когда-то меня приглашали «Янки», но прежде, чем я успел добраться до Нью-Йорка, они уже продали меня «Доджерсам».
– Что ж, от Колорадо до Лос-Анджелеса недалеко. Да и в Денвере тоже есть отличная команда.
Клей снова оглядел самолет.
– Мы полетим туда на нем?
– Это уж как вы сами захотите.
Он усмехнулся.
– Надо было запастись в дорогу хот-догами, только боюсь, я не успел бы съесть ни одного, если эта птичка действительно летает так быстро, как вы говорите.