Наверное, он пошутил. Или сказал чуть-чуть правды. Сложно понять.
– А где лестница? Я же упала?
– У тебя явные склонности к суициду из вредности. Кстати говоря, вполне могла и разбиться. Но я так понимаю, благодарить меня никто не собирается?
Делать мне больше нечего, как спасибо ему говорить. Сам же меня вынудил, довел до ручки, а теперь еще спасителя изображает.
– Понятно. Ну, а как насчет моего предложения?
Вот привязался-то. Я только хотел поиграть в исследователя, а не лезть головой в петлю.
– Я подумаю. Мне сложно торговаться с пустым местом. Уж не знаю, что с тобой случилось – эволюция или деградация? – вредным голосом спросила я, чтобы выгадать время.
– Мутация наоборот. Даже не надейся, что я тебе выложу все свои секреты.
– А я вот что думаю. Тебя совсем нет. Ты – моя галлюцинация на нервной почве на фоне затяжного стресса.
– У тебя мания на слова, закачивающиеся на – ция?
– Ага. Слушай, а что тебе от меня нужно? Может, скажешь прямо. А то устроил тут провокации всякие.
Голос неискренне хихикнул.
– Минута у тебя есть. А потом снова будет лестница. Лети, пока не шмякнешься. Время пошло. И, – он слегка замялся, словно раздумывая, сказать мне правду, или обойтись угрозой, – В общем, буду с тобой откровенным, дело обстоит так. Если ты продолжишь упорствовать, твой драгоценный Питер вполне может оказаться тем, что ты только что видела. Причем, я не могу гарантировать, что тебя не накроет синдром оглупления.
Шантаж с угрозой в виде смерти. И как тут выбирать? Жить вроде как хочется. Хотя бы по привычке. Но сдаваться – да ни за что! Но город жалко. А с другой стороны – все станут счастливые.
– Трали-вали-кошки-срали, – выказалась я.
– Минута заканчивается.
– Если ты перебросишь меня в тот мир, где Панк теперь находится, я соглашусь не раздумывая.
– Это не в моих силах.
– Тогда – прощай мой незаметный дружок. Не вспоминай лихом.
Струна в рояле издала глубокий стон с продолжительным эхом.
Когда оказываешься в полной темноте, да еще и в свободном падении, то времени на рассуждения нет. Зато есть возможность извернуться и попытаться ухватиться за перила. Макаки нервно курят в сторонке – у меня получилось!
– Врагу не сдается наш гордый Варяг! И вообще – пошел ты нафиг, Голос.
Перебравшись на ступени лестницы, я села на них и улыбалась с риском вывихнуть челюсть.
– Ты нереальная придурка.
Он расположился рядом. И был по-настоящему удивлен и опечален. В темноте казалось, что протяни руку и дотронешься до живого человека. Но рука прошла сквозь воздух, не встретив никакого препятствия. Только свечение на ладони мерцало от ярко-синего, до багрово-оранжевого, просвечивая сквозь кожу и кончики пальцев.
– А город тебе не жалко? Ты же его любишь. Пожалуй, он теперь твоя единственная любовь.
– У тебя зубы есть?
– А причем тут зубы? – обалдело переспросил Голос.
– При том. Если они есть, я исхитрюсь и забью тебе их в рот по самую макушку. Поясняю для тупоумных идиотов – еще одно слово про последнюю любовь и ты не то что говорить, ты сопеть не сможешь.
Такой злой я давно не была. Мне в его словах чудился подлый намек на смерть Панка. И я уже начинала подозревать, что без участия Голоса и тут не обошлось.
– Я не при чем, – быстро отбрехался Голос, и продолжил уже другим, более проникновенным, увещевающим тоном, – Ну как мне тебя уговорить, а? На колени встать? Прощения попросить?
– Вот еще – я же тебя не вижу.
– Я не врал. Ты когда сюда полезла, сдвинула порядок вещей…
– Врешь. Кроме рояля здесь других вещей нет.
– Я не об этом. Все шло размеренно. Правильно. Без всплесков. Как и было задумано. И тут ты. Как камень в тихий омут кинули. Теперь я ничего изменить не смогу.
Говорил он офигеть как печально. И быть может, правду. Но мне-то какое дело до его профессиональных неприятностей?
– Ты типа сторожа тут был, да? Вот ты-то во всем и виноват. Нечего было меня пускать.
Захотелось покурить, но было лениво шевелиться. Хотелось понять – насколько велика опасность для меня и для города. Для меня – запросто. А насчет Питера – врет он все. Стращает. Осталось понять – зачем.
– Нечего было пускать? Прибить сразу? Да это запросто. Просто ты мне понравилась. Вру. Ты мне была интересна. Или мне скучно было. Я теперь и сам не пойму. Только теперь что говорить – уже все произошло. Ты вошла. Я виноват, что пустил. Не исправишь ничего. Изменения начнутся, они уже начались. И теперь от твоей доброй воли зависит, насколько они сохранят привычный мир.
Ну врет же. Печенкой чую. Врет и не краснеет. Ему краснеть нечем, заразе.
Теперь следовало помолчать. Пусть он решит, что я поверила и наконец, выскажет кусочек правды.
– Ну что тебе трудно помочь? Мне очень нужно оказаться в твоем теле. Ненадолго. Я как в нем окажусь, все сам исправлю, честное слово.