Хранитель времени

Это было обмелевшее озеро, где когда-то находились плавучие сады ацтеков. Оно выглядело сейчас как узкий канал с темной стоячей водой; у берега, приткнувшись к скользким сходням, стояли плоскодонные лодки, похожие на гондолы. В одну из них мы сели, и на длинный стол посредине лодки сразу же стали подавать вкусную еду. К нашей лодке пришвартовалась другая, и с ее борта официанты ловко перебрасывали нам тарелки с тартильями — тонкими лепешками из кукурузной муки, без которых не обходится настоящая мексиканская еда. На лепешку клали нарезанного цыпленка и макали в черный, словно деготь, соус такой остроты и жгучести, что застываешь с открытым ртом, словно глотнула расплавленной лавы. Вместо ацтекских плавучих садов по всему каналу сновали лодки с посудой и официантами, откуда подавали через борт то горячую еду, то ледяное пиво в жестяных баночках, напоминающих те, в которых у нас продают консервированное молоко.

Рядом с нами плыла такая же лодка, в которой сидели несколько пар, а в центре возвышалась шумная смеющаяся толстуха с желтыми серьгами в ушах.

— Разве это соус? — кричала она и смеялась, перебрасывая через борт официанту пузатый кувшинчик. — Святая Мария, разве это похоже на настоящий мексиканский соус?

Официант — щуплый смуглый парнишка в белой курточке, — отталкиваясь одним веслом, как гондольер, погнал, натужась, куда-то свою лодку и вскорости, весь красный, утирая пот, уже протягивал толстой даме другой кувшинчик. Она налила из него соус на тарелку и обмакнула тартилью.

— Нет, ты, наверное, не мексиканец! — закричала она, и желтые серьги в ее ушах негодующе закачались. — Ты что, не знаешь, что такое настоящий соус, который подают с курицей?

Парнишка безропотно схватил тяжелое весло и погнал свою лодку назад. Спустя несколько минут, багровый и запыхавшийся, он приволок кувшин с еще одним соусом и, перегнувшись, протянул его через борт. И я увидела сверкающие в улыбке белые зубы женщины, на которых темнели густые капли соуса, и увешанную браслетами смуглую руку с тартильей, и желтые качающиеся серьги, и солнечные искры на инструментах музыкантов, когда они самозабвенно играли «О, моя дорогая!», пришвартовавшись к борту лодки с другой стороны.

Все это было похоже на праздник, так же как казался бесконечным праздником день, когда мы сидели на залитых солнцем переполненных трибунах, а на арену из огороженного загона выпустили молодого быка. Он мчался, низко наклонив широкую голову, и рядом скакал всадник в костюме ковбоя; задача всадника была на всем скаку схватить быка за хвост и повалить на песок. Это требует большой силы и ловкости, и когда это удавалось, трибуны взрывались аплодисментами, а всадник сидел прямой, как струна, на своей лошади, вертящейся на одном месте, точно волчок, улыбался и посылал в публику воздушные поцелуи, пока ошеломленный бык, медленно сгибая передние ноги, поднимался с песка. Но иногда повалить быка не удавалось, и тогда всадник отъезжал в сторону, а на арену выскакивали другой бык и другой всадник; все начиналось сначала, и опять трибуны взрывались то аплодисментами, то разочарованными криками. Конечно, это было не то, что коррида, но сезон коррид еще не начался, и посмотреть на такую игру тоже было интересно, хотя, если честно говорить, мне всякий раз хотелось, чтобы бык выстоял и не сдался.

Каждый день приносил что-то новое, и жизнь могла бы показаться сплошным праздником, если бы я не побывала в других местах.

И я не могу забыть выжженную землю, без единого зеленого листка, без тени, — плоскую серую землю, на которой стояли дома. Они были расставлены с удручающей, безрадостной симметрией, низкие, темные жилища, открытые дождю и ветру, — архитектура отчаяния и нищеты. Поселок издали можно было принять за кладбище — так походили на могильные плиты эти дома, в которых жили люди, рождались дети, умирали старики. Возле одного такого дома стоял маленький мальчик и рядом черный ослик величиной с собаку. Поселок пристроился неподалеку от широкой, отполированной покрышками дороги, по которой день и ночь со свистящим шелестом мчались машины — черные, красные, голубые, блестящие, как жуки, длинные, как торпеды. Мальчик стоял и смотрел на проносящийся мимо него волшебный праздничный мир движения — смотрел устало и равнодушно, как старик.