Хранитель времени

— Ну? — сказала она с напускной ворчливостью. — Ты хочешь меня спросить, где я буду жить после вашего отъезда? И сейчас примешься уговаривать меня, чтобы я переехала к Зденке в Прагу, а не оставалась здесь одна? Так вот что я тебе скажу! — Она решительно пригладила свои растрепавшиеся седые волосы. — Я никуда отсюда не уеду. Это я уже решила окончательно. Я могу сейчас жить здесь, ты понимаешь, мальчик? Я уже в силах жить здесь. Это мой дом, мое место на земле. И, пожалуйста, не говори больше об этом.

— Хорошо, мама Милада, — Сергей продолжал смотреть на нее своими шоколадными глазами. — Я не буду об этом говорить. Но как я расстанусь с вами? — Голос его дрогнул. — Вот о чем я думаю все время…

— Ладно, ладно… — сказала Милада все тем же ворчливым голосом. — Пойди лучше принеси из кухни пирожки и котлеты, я уложу их пока в кошелку…

«Неужели я больше его не увижу? — думала она, глядя на его мальчишеский затылок и смуглую шею, аккуратно схваченную воротом гимнастерки. — Неужели завтра я выйду в сад и не увижу, как он рвет траву для Белки, — так ловко, весело и споро, что невозможно не залюбоваться им? Неужели завтра я не услышу его шагов, его смеха, его голоса? Господи, почему надо пережить еще и эту разлуку?»

— Иди, иди! — сказала она, когда Сергей обернулся. — А то, чего доброго, на поезд опоздаешь. Иди же! — крикнула она, не выдержав, и отвернулась, чтобы он не видел ее лица в эту минуту.

…И вот уже она живет в отчем доме одна.

После отъезда Сергея и Ольги Милада ни разу не уезжала из Бернартова. Только сейчас сестра уговорила ее приехать в Прагу на дни Всемирного фестиваля молодежи. Милада хотела посмотреть выставки, побывать на концертах и вернуться. Но все сложилось по-другому.

В концертном зале выступал знаменитый советский скрипач. Милада не достала билета на его концерт. Поздно вечером она снова забрела на площадь, где светилось праздничными огнями огромное здание. У боковой двери стояла толпа молодежи, ожидая, когда скрипач появится на улице. Милада остановилась с ними.

На широкой лестнице вспыхнул яркий свет, концерт закончился. Счастливцы спускались по ступеням, переговариваясь на ходу:

— Помилуйте, кто еще мог позволить себе сыграть на бис вальс Крейслера? И так сыграть!

— Замечательно прозвучало это место: та-ти-та-ту…

Как хорошо знала Милада эти восклицания после концерта! Сколько раз она, выйдя из концертного зала, бродила с подругами по ночной Праге; порой, остановившись под фонарем, они дирижировали невидимым оркестром и пели вместо скрипок и виолончелей, вместо валторн и фагота, за весь оркестр сразу…

— Когда я впервые слыхал знаменитого Яшу Хейфеца… — долетело до Милады, и она усмехнулась. Все похоже, все повторяется! Уйдя в свои мысли, она не заметила, как боковая дверь распахнулась и вышел знаменитый скрипач.

Он был в светлом плаще, без шляпы; волосы его блестели под фонарем. Тяжеловатое лицо с квадратным подбородком было утомленным, но в глазах еще не погас обжигающий свет. Он нес футляр, в котором, отдыхая, лежала на бархатном ложе скрипка.

Толпа тотчас же обступила его.

— Брависсимо! — кричали молодые итальянцы.

— Бис! — вопили французы.

Те, что не могли попасть на концерт и простояли весь вечер на улице у боковой двери, аплодировали громче всех.

И здесь случилось чудо.

Скрипач вынул из футляра скрипку, она прильнула к его плечу так легко, словно сама просила об этом. На секунду он задумался, держа в руке смычок.

Потом начал играть.

Он играл, стоя на площади под теплым ночным небом, и машины, застыв, останавливались на мостовой, а водитель ночного автобуса выключил мотор и тоже слушал, высунувшись из кабины и качая в такт головой.

Скрипач играл, и в домах распахивались настежь окна, открывались двери, и всюду появлялись люди. Они выбегали на балкон или высовывались из окна, не успев положить книгу, которую читали, или укачать ребенка, которого держали на руках. Вся площадь заполнилась очарованными путниками; их вызвала сюда скрипка и сейчас вела за собой по дорогам, осыпанным звездным светом.

И вместе с ними шла по этим волшебным дорогам и Милада.

Скрипач играл, и вся площадь молчала, внимая ему, и только ночной самолет с цветными огнями чуть слышно рокотал высоко в небе, величавый и одинокий, подобный блуждающей звезде.

…И снова наступил день, и снова Милада бродила по Праге. И каждый день удавался, приносил что-то новое и удивительное.

То видела она, как в парке чехи и русские, арабы и англичане, негры и американцы сажали сирень, липы, молодые дубки взамен всех деревьев и кустарников, всех трав и цветов, которые вытоптала и выжгла на земле война.

То слушала она у Карлова моста арагонскую хоту, то видела, как на холме Петржин белокурая словачка танцует с черным, как ночь, парнем из Ганы, то встречала в Градчанах молодого горбоносого индейца в головном уборе из перьев, шагающего по древним камням легкой и быстрой походкой следопыта.

Несколько раз она собиралась уехать домой, но что-то ее удерживало, словно и ее захлестнула певучая юная волна праздника.