Хранитель времени

— Вы только не вздумайте, пожалуйста, нервничать, — сказал он и положил поверх ее пальцев свою жесткую, шершавую, как у мальчишки, руку. — Неприятно, конечно, но не такая уж случилась катастрофа…

— О чем вы говорите? — Клавдия Леонидовна подняла брови. — Не понимаю…

— Ну, об ошибке вашей, — сказал Савич морщась. — В конце концов такое со всяким может быть. С другими бывало — и с вами случилось. Досадно, не спорю, но трагедии из этого делать не стоит, честное слово…

— О какой моей ошибке? — одними губами спросила Клавдия Леонидовна. Лоб ее слегка побледнел.

— Господи, оказывается, вы ничего не знаете! — Савич всплеснул руками. — Вчера ведь после вашего ухода переливали полосу. В заметке о научной конференции было написано: «Академия медицинских наук». И вы вставили в двух местах: «РСФСР». Академии же медицинских наук РСФСР в природе не существует, есть Академия медицинских наук СССР. Павел Демьянович заметил ошибку, побежал к начальству, — оказалось, что там тоже заметили в последнюю минуту… Ну, и пошла кутерьма! Пришлось задержать полосу и исправить — неудобно все же выходить в свет с таким ляпсусом…

Клавдия Леонидовна слушала его молча, откинувшись-на спинку стула, словно окаменела. Савич еще что-то говорил, утешал ее, пытался острить, потом собрал свои книжки о Ренессансе и ушел. А она все сидела не шевелясь, смотря перед собой.

Как могла она так грубо ошибиться? Иногда случалось, что она пропускала мелкую чужую ошибку или неточность, и Павел Демьянович «вылавливал» их. Но это бывало редко — страшно редко! А здесь она сама, своей рукой вписала неверное обозначение, и из-за этого пришлось переливать полосу, задерживать выход газеты…

Она перебирала час за часом весь минувший день, вспоминала, как принесли ей последние гранки, как прибежал Шмелев и стал ее торопить, а она попросила не мешать работать и они повздорили… Все это была такая чепуха! Но как, как же все-таки это могло случиться?

Она сидела долго, смотря в одну точку. Потом пригладила волосы, решительно поднялась и пошла к дверям. На щеках ее горели пунцовые пятна.

В отделе информации сидела за столом секретарша, молоденькая девушка с торчащими, как металлические спирали, кудерьками, по всей видимости, только что испытавшими шестимесячную завивку. Смотрясь в зеркальце, она деловито пудрила маленький, курносый нос. Увидев Клавдию Леонидовну, секретарша смутилась и спрятала зеркальце в ящик.

Стол Шмелева был пуст. Судя по тому, что пачка свежих газет лежала неразвернутой, хозяин стола в редакцию еще не являлся.

— А где товарищ Шмелев? — сдержанно спросила Клавдия Леонидовна, движением подбородка показав на стол.

— Шмелев уехал в район. Вернется только завтра. Клавдия Леонидовна молча глядела на неразвернутые газеты. Сделав над собой усилие, она сказала:

— Дело в том, что я хотела бы посмотреть гранки вчерашней заметки с моей правкой. — Голос ее дрогнул, она поспешно откашлялась и постаралась придать своему пылающему лицу обычное бесстрастное выражение.

— Гранки, очевидно, остались у Шмелева в папке, а стол заперт. Но вашу правку он, конечно, перенес, — как же иначе! — Секретарша вдруг покраснела. — Ужасная неприятность получилась, я понимаю… — соболезнующе сказала она.

Но Клавдии Леонидовне показалось, что в зрачках ее голубых глаз мелькнуло веселое оживление, словно этой завитой девчонке доставило удовольствие видеть, как строгий судья чужих ошибок и неточностей сейчас волнуется из-за собственной ошибки.

— Благодарю вас! — сказала Клавдия Леонидовна, как можно более невозмутимо, хотя у нее от волнения дрожали колени. Выпрямившись, она неторопливо направилась к дверям.

Когда она вошла в комнату к Павлу Демьяновичу, он встал; выражение лица у него было торжественное и скорбное.

— Весьма, весьма досадный случай… — пробормотал он и тут же принялся подробно, во всех деталях рассказывать о вчерашнем происшествии.

Клавдия Леонидовна слушала его, стиснув холодные, как лед, руки. Она видела себя со стороны, и ей казалось, что пропасть отделяет эту сидящую на стуле расстроенную женщину с пунцовыми пятнами на щеках от того корректного, подтянутого, безукоризненно точного работника, каким она всегда самолюбиво себя ощущала.

— Да вы не расстраивайтесь! — печально сказал Сорокин. — Больше бодрости! — И лицо его стало таким скорбным, что Клавдии Леонидовне захотелось зарыдать.

Вернувшись к себе, она сняла телефонную трубку и секунду держала ее у щеки, закрыв глаза и слушая, как деликатно пищит зуммер редакционной АТС. Потом набрала номер телефона редактора.

Главный редактор был назначен совсем недавно, и Клавдия Леонидовна видела его всего несколько раз на редакционных «летучках». Это был худощавый, представительный человек профессорского вида, в золотых очках. Говорили, что в детстве он был пастушонком в уральском селе, потом учителем в том же селе, потом партийным работником.